Борис и Глеб

Другим благочестивым деянием их отца Владимира был отказ от казней преступников: «И сильно умножились разбои, и сказали епископы Владимиру: “Вот умножились разбойники; почему не казнишь их?” Он же ответил: “Боюсь греха”. Они же сказали ему: “Ты поставлен Богом для наказания злым, а добрым на милость. Следует тебе казнить разбойников, но расследовав”. Владимир же отверг виры и начал казнить разбойников, и сказали епископы и старцы: “Войн много у нас; если бы была у нас вира, то пошла бы она на оружие и на коней”. И сказал Владимир: “Пусть так”. И жил Владимир по заветам отца и деда»^{242}.

Это сказание, возможно, относительно позднее^{243}, но считать его только по этой причине недостоверным — опрометчиво. Исторические параллели свидетельствуют: в этом тексте могли отразиться реальные сомнения нравственно чуткого, совестливого и богобоязненного князя — христианина-неофита, ощутившего еще не очерствевшим сердцем заповеди новой веры. Во Втором славянском житии Вячеслава то же говорится о чешском князе: «И он столь возлюбил дела милости, что, когда со своими вельможами и судьями сидел в судах, и схваченного преступника приводили к нему, и он был достоин смерти и уже осужден на смерть, то он, милостивый князь, если и не мог его ни избавить от смерти, ни освободить под каким-либо предлогом, выходил вон, чтобы не быть виноватым в пролитии крови и не слышать об исполнении казни. Он так договорился с любимым своим слугой: “Если услышишь от моих бояр о смертном приговоре человеку, вызови меня от них для чего-либо, дабы я был не причастен к этой крови”. Он помнил евангельское слово, которое сказал Господь: “Не судите и не судимы будете, не позорьте и не будете опозорены” (Мф. 7: 1. — А. Р.). <…> И вот сам юноша, исполняя Бо-жию заповедь деятельной любви и слыша от кого-либо пагубные речи, не следовал сказанным речам, щадя и освобождая милостиво виновных, осужденных на смерть, приводя их к добру. По всем городам он разрушил все темницы и повелел посечь все виселицы по всей своей земле, начав это делать сам»^{244}.[76]

Можно было бы отбросить это известие как условность, диктуемую жанром жития: агиограф просто проиллюстрировал речение Христа. Но вот иное свидетельство. Креститель Болгарии Борис I вопрошал папу Римского Николая, дозволительно ли казнить преступников правителю-христианину или он должен прощать их во имя милосердия и любви к ближним^{245}. Показательно и то, что в «Законе судном людем», составленном во второй половине IX века в период моравской миссии святых Константина-Кирилла и Мефодия, жестокие наказания за тяжкие преступления (ослепление, отрезание носа и прочие) заменялись продажей в рабство^{246}. В Византии же нанесение увечий и смертная казнь применялись очень широко.

Не очень ясно, что именно подразумевается в летописном тексте под словом «казнь». В.О. Ключевский напомнил, что слово «казнь» в древнерусском языке означало просто наказание, в том числе наказание со стороны власти, правительственное наказание, но не обязательно лишение жизни по закону, смертную казнь. Об этом свидетельствуют летописи, а из древнерусского свода законов — «Русской Правды» — следует, что «наказанием» мог называться и денежный штраф. Соответственно, решил В.О. Ключевский, Владимир под влиянием епископов заменил какое-то прежнее возмездие за разбой не смертной казнью, а иным наказанием — преданием имущества разбойника на поток и разграбление^{247}.

Однако господствует иное понимание летописного сказания: Владимир отверг денежный выкуп за убийство и ввел смертную казнь либо физические наказания в виде нанесения увечья палачом под влиянием епископов, но потом отказался от смертной казни из-за потерь, которые стала нести казна^{248}.

Отказ от смертной казни характерен и для позднейшего древнерусского писаного закона. «Русская Правда», составлявшаяся в XI веке, при Ярославе Мудром и его сыновьях, допускает месть преступнику со стороны родичей жертвы. Однако княжеский суд, согласно этому документу, право казнить преступников не использует, хотя в других законодательных нормах учитывает византийский опыт. «Следуя византийской линии в вопросе о займах, русские не взяли из византийской традиции ни смертного приговора, ни телесных наказаний. Во всех случаях, когда византийский закон предписывает порку или другие формы телесного наказания, “Правда” заменяет их денежными штрафами: такое-то количество гривен вместо такого-то количества плетей», — писал Г.В. Вернадский^{249}.

* * *