Борис Годунов

Необходимо обратить внимание на другие обстоятельства, о которых сообщает «Новый летописец». Всё разбирательство о «мешках с зельем» и обличения Романовых происходили не у Царя, не в Боярской Думе, а у Патриарха, который не проявил участия и не выступил в защиту подозреваемых. Нередко пишут, что такая позиция Первопатриарха Иова объяснялась тем, что он «был ручным», был преданным Годунову, чуть ли не его марионеткой. Ранее приходилось уже говорить, что Монах-Первосвятитель никогда не являлся слепым исполнителем воли «зловредного» Бориса Годунова, которого он-то как раз считал благочестивым правителем. По его словам, Царь Борис являлся «православной веры крепким и непреклонным истинным поборником »^^^.

Разбирательством же руководил боярин и окольничий Михаил Глебович Салтыков, которому Царь повелел «расследовать дело». По всей видимости, у «мешков с кореньями» на патриаршем подворье произошла жаркая сцена, когда братья Романовы попали под огонь разоблачительной критики. Ведь, как признавал «Новый летописец», бояре на них «как звери пыхали и кричали». Кто входил в круг этих «пыхающих», неясно, но не подлежит сомнению, что то были не только Семён Годунов, «Второй Малюта Скуратов», по оценке Карамзина, и Михаил Салтыков. Может быть, братья Романовы ничего не говорили, стояли «как агнцы непорочные перед закланием», именно потому, что были сокрушены разносными речами именитых и высокопоставленных. Положение же обязывало что-то говорить, так как речь шла об обвинении в тягчайшем преступлении — злоумышлении на жизнь Государя. За такое наказывали смертью и не только в России; за подобные провинности казнили и до Бориса Годунова, и после.

Вот выдержка из Уложения Царя Алексея Михайловича от 1649 года: «Будет кто каким умышлением учнёт мыслить на государьское здоровье злое дело, и про то его злое умышленье кто известит, и по тому извету про то его злое умышленье сыщется допряма, что он на царское величество злое дело мыслил, и делать хотел, и такова по сыску казнить смертию. Так же будет кто при державе царского величества, желая Московским государством завладеть и государем быть и для того своего злово умышления начнет рать сбирать, или кто Царского Величества с недруги учнёт дружитца, и советными грамотами ссылатца, и помощь им всячески чинить, чтобы тем государевым недругом, по его ссылке. Московским государством завладеть, или какое дурно учинить, и про то на него кто известит, и по тому извету сыщетца про ту его измену допряма, и такова изменника по тому же казнить смертию »^^^.

Подобный законодательный норматив существовал и через полвека после смерти Бориса Годунова. Разница состояла только в том, что Годунов своих недругов жизни не лишал.

Мы не знаем, какие речи звучали при той сцене на Патриаршем подворье, но сам глава рода Фёдор Никитич и в ссылке в Сийском монастыре не мог долго успокоиться; ненависть знати, близкой им по статусу, потрясала и заставляла проливать горючие слёзы. Пристав при нём доносил в Москву, что тот говорил: «Бояре-де мне великие недруги, искали-де голов наших, а ныне-де научили на нас говорить людей наших, а я-де сам видел то не единожды.

Царь Борис Фёдорович не прибег к решительным мерам, не отправил обвиняемых тотчас на плаху, как то иногда делал Иоанн Грозный и на что Третий Царь имел неоспоримое право. Следственная комиссия работала более шести месяцев, а только в июне 1601 года последовал приговор Боярской Думы. Иными словами, наличествовала определённая процедура дознания и суда, что свидетельствовало о соблюдении Самодержцем принятых правовых норм.

«Новый летописец» об этой процедуре ничего не говорит, хотя и утверждает, что слуг Романовых «пытали», «казнили», «подучали» доносить на своих господ. Кого и сколько всего «казнили» — о том не сообщается; молчат об этом и другие современники. Умалчивается и о том, что родственник Романовых князь боярин Фёдор Шестунов не был «закован», так как был болен. Он тихо скончался в своём доме, хотя его слуга дал на него разоблачительные показания. Да и вообще надели оковы на Романовых не царским повелением, а распоряжением Боярской Думы!

Что же установили всё-таки при разбирательстве и в Думе, а потом в следственной комиссии? Неужели только «мешки с кореньями» стали причиной такой резкой реакции? Возможно, для ворожбы, что вообще-то считалось занятием нечистым, нехристианским, а потому и противозаконным, и требуется множество «кореньев», но ведь для отравления нужна всего какая-то малая толика ядовитого зелья. Подробностей разбирательства не существует; здесь опять можно сослаться на очень плохую сохранность документов той эпохи. Как следует из скупых скороговорок и обмолвок «Нового летописца», какие-то показания служащих Романовых существовали. Насколько можно судить, дознание проводилось «с пристрастием», то есть под пытками, что в то время было в порядке вещей.