Борель Золото

«Борель» — остросюжетное и остроконфликтное произведение. На страницах романа сшибаются и бушуют страсти, активно действуют два классово-враждебных лагеря, между которыми развертывается борьба не на жизнь, а на смерть. На стороне Медведева — старые кадровые рабочие — драгер и слесарь, старый подпольщик и бунтарь, коновод забастовщиков Качура, молотобоец Никита Лямккн, его жена Настя. К нему тянутся техник Яхонтов, Валентина. Этой группе противостоит анархиствующая свора тунгусников во главе со своим вожаком, «жохом-парнем» Евграфом Сунцовым. В разгульной ватаге Сунцова привольно живут разбойные молодцы типа Ганьки, парня с расплюснутым носом, с широкой арбузообразной физиономией. Опора его — матерые бродяги из беглых уголовников. Образ Сунцова — один, из наиболее ярких в романе. Это несомненная удача автора. Вот как он выглядит в момент первого знакомства: «Верхом на круглом малорослом иноходце, в новом черном полушубке и расшитых бисером тунгусских унтах, он подъезжал то к одной, то к другой компании. На шее у него и через плечо развевался белый шарф. И везде его встречали веселыми криками:

— Живем, Евграха!

Бойко повертываясь, Евграф Иванович улыбался белками цыганских глаз золотничникам».

До приезда Медведева он был некоронованным владыкой прииска. Это о нем говорит Медведеву Вихлястый: «Еграшка Сунцов здесь царь и бог».

Разоряя и терроризируя приискателей, нагло обирая эвенков, упивается своей властью Сунцов. А от него тянутся нити не только к какой-нибудь фельдшерице Лоскутовой, пустой и вздорной бабенке, ненавидящей советскую власть, но и к более крупным хищникам — за границу.

Как известно, первые годы нэпа оживили кое у кого похороненные революцией мечты о реставрации капитализма в России. К лакомому русскому куску потянулись с надеждой поживиться длинные руки разных мистеров и лордов. В романе есть характерная сцена: бывший владелец северных приисков Африкан Сотников продает не принадлежащие ему сибирские земли крупному европейскому дельцу Стимменсу, только что прибывшему в Россию.

«— Это, лорд, новая Америка… Подумайте, какие Чикаго можно выбухать здесь за один год, если отрезать край вот поселе. — Толстый палец визгливо чиркнул по глянцу. — Здесь линия Великого Сибирского пути — железная дорога.

Дух захватило у лорда от такого предложения, и костлявые пальцы с перстнями запрыгали по кружкам, золотые зубы выстукивали дробь.

— Здесь нужно иметь своих людей? — Лорд дрожал, как игрок у рулетки».

Вот таким «своим» человеком у лордов стимменсов и отечественных «чумазых» Сотниковых и был Евграшка Сунцов. Путь Сунцова — путь индивидуалиста и отщепенца, скатившегося к открытому бандитизму. Ослепленный зоологической ненавистью к новому, Сунцов не останавливается даже перед зверским покушением на родную сестру, вставшую по другую сторону баррикад.

Так, не скрывая трудностей и ошибок, не идеализируя своих героев, ведет нас художник от одной преодоленной преграды к другой, чтобы в конце романа показать преображенный, оживший прииск, изменившихся людей, пробужденных к жизни и творческому труду волею партии, энергией беззаветных энтузиастов. Первые тяжелые взмахи парового молота, долгие годы стоявшего без движения и теперь наполняющего своим гулом тайгу, пуск первой драги заставляют учащенней и радостней биться сердца не только героев, населяющих роман, но и читателей.

«Борель» подкупает широтой охвата событий, динамически развивающимся повествованием, живыми подробностями и приметами времени и, наконец, добротно разработанными, цельными характерами, будь то Медведев, Сунцов или же эпизодически мелькающие, но пластически выразительные фигуры старого Лямки забубенного бандита Ганьки и др. Трудно забыть, скажем, маленькую, пухлую фельдшерицу Лоскутову, что постоянно обнажает в улыбке два вставных золотых зуба и цедит сквозь них с хрипотцой свое излюбленное «Господа!», ту самую Лоскутову, которая кажется Валентине «захватанной, подержанной, как карты в руках пьяных игроков».

Сочно, порой, может быть, излишне натуралистично выписаны художником бытовые сцены и диалоги. Они искрятся юмором, меткими народными словечками и речениями, пословицами и поговорками: «Ах ты, птица ты мымра, волосяные крылья! Черт ты Вихлястый!». «А на охоте и святые пивали» «Не поймамши птицы, щиплют перо», «Рабочий конь солому ест, а овес плясунам» и т. д.

Особенно удалось писателю передать настроение толпы. Здесь нет почти никаких портретных красок, людей и их лиц не видно. Слышны только задиристые реплики. Они-то и создают целостную картину и настроение. С таким своеобразным групповым портретом, точнее речевой характеристикой коллектива мы встречаемся уже в самом начале романа при первом же столкновении Медведева с Сунцовым. А вот другая сценка. Собрание рабочих Василий подходит к столу и с минуту молча всматривается в лица приискателей. «Толпа от нетерпения ширяла друг друга под бока:

— Вишь, думат, как лучше опутать народ.

— Нет, должно, забыл, с чего начинать.

— Котелок заклинило. Изговорился весь чисто, видать…»