Борьба классов. Здесь и сейчас

– А я, Дмитрий Юрьевич, хочу за себя заступиться. Потому и сказал, что Кадыров – не представитель негативной тенденции. Он – представитель позитивной тенденции. Но в ней есть негатив. Это всегда есть, как черт попутал.

– Шайтан.

– Ага, шайтан. Вы перевели на более понятный язык. То есть во всем есть две противоположные тенденции. Нет развития, в котором бы они отсутствовали. Можно, конечно, их не видеть и даже не искать. Но вы поищите и во всем найдете. Я, например, буду много-много читать. Это же хорошо.

– Смотря что читать.

– Хорошие книги. Будучи студентом, я иду такой опечаленный, что надо это изучать, это читать, и так много всего, все так сложно и тяжело. Встречает меня профессор Никитин. Так посмотрел… А у него старый драный портфель, весь книгами доверху набит. И маленькая комнатушка тоже вся в книгах. Он посмотрел на меня и говорит: «Миша, ты что-то плохо выглядишь». Я отвечаю: «А что?» – «Ты, наверное, много читаешь?» – Я удивился: «Да. Разве это плохо?» – «Конечно, – отвечает. – Так ты разучишься думать».

– Правда.

– Правда. Теперь я советую своим студентам: если у вас есть десять часов, пять часов нужно читать и пять – думать.

– Это непросто.

– А если есть два часа, совсем мало. Говорят: «Когда тут думать?» Я отвечаю: «Нужно один час читать и один – думать. Есть в вашем распоряжении всего один час, то полчаса читать и полчаса думать. А если не будете думать о прочитанном, оно не усвоится». Поэтому думать необходимо. Чтение – это как пища для ума. Если иначе, идет просто загромождение всякими знаниями, и, потребляя их в большом количестве, вы становитесь потребителем, без шанса стать ученым.

– Это я еще в детстве заметил. Я все время читал. Даже когда ездил из школы домой – и в автобусе, и в трамвае. Когда шел, тоже читал. А потом как-то вдруг…

– Начал обдумывать.

– Я заметил, что можно думать над прочитанным.

– Вот и закон в действии. Он всем известен, можно о нем не говорить или игнорировать. Как? Делать вид, что его нет. Но он на самом деле есть. И он во всем. Поэтому все, что ни возьмем, можно с позиций этого закона объяснить. В общественных делах он проявляется как классовая борьба. Кто открыл ее и классы? Классовую борьбу открыл не Маркс. В письме к Анненкову он открещивается: «Не надо приписывать мне то, чего я не делал». Классовую борьбу открыли французские буржуазные историки, а ее экономическую анатомию показали английские экономисты – Смит и Рикардо. Ленин пишет о Тьерри, Минье и Гизо – французских буржуазных историках. Они выступили против феодальных историков и доказали, что управлять государством могут не только благородные, или, как бы сказали сейчас, те, у кого много денег, но и люди иного происхождения. То есть все могут управлять государством. Это великое открытие. Вот кому бы памятник поставить. Но поставили памятник репрессированным, а не Тьерри, Минье и Гизо. Репрессированные – люди, которые боролись против советской власти, или те, кто, будучи ее представителями, сажали невинных людей, а потом сами попали под репрессии. Ежов, например, Ягода.

– Им-то памятники стоят, как жертвам репрессий?

– Теперь стоят. Они же все попали, и Берия, который уменьшил число репрессированных, как только пришел. Это общий памятник всем репрессированным. Неважно, кто репрессирован, за что и кем.

– Нацистам, власовцам.

– Что такое вообще репрессии? Если я не только читаю, но еще и думаю, что такое репрессии?

– Подавление.

– Да, press в переводе на русский язык значит «давить». Repress – «подавлять». Скажите, пожалуйста, кто нас слушает, смотрит или читает, в каком-нибудь государстве было такое, чтобы правящий класс не подавлял своих противников?

– Нет такого, и быть не может. Иначе государству наступит конец.

– Давайте пройдемся по общественно-экономическим формациям. Рабовладельческое общество подавляло? Оно подавляло Спартака, но все равно есть команда «Спартак». Спартака нет, а команда его имени существует. И «Советский спорт», кстати, есть. Хотя ни Советского Союза, ни Советов нет. Как ни подавляй, что-то остается. Так вот, рабовладельцы не приветствовали, а подавили восстание Спартака. Что делали с беглыми рабами? Возвращали. При возвращении или попытке к бегству их могли уничтожить. Тогда не стреляли, а рубили мечом или убивали ножом. Или вернули бы хозяину, а по закону Рима, Афин, Древней Греции он мог раба убить. Почему? Это был представитель того племени или государства, с которым воевали, значит, он враг. Поэтому рабовладелец мог оставить беглого в живых или нет.