Борьба без проигравших

— Какое отношение ко всему этому имеет Дэвид?

— Если бы это зависело от меня, то я оставил бы тебя прозябать в этой проклятой коммуне, и скатертью дорога!

Она молча смотрела на него, ожидая объяснений.

— Но Дэвид позвонил мне и заставил поклясться. У Лиззи нет родных, сказал он, и никто о ней не позаботится. Он взял с меня слово, что я позабочусь о тебе, если с ним что-нибудь случится.

— Боже мой! И ты согласился?

— Я только старался его успокоить. Откуда мне было знать, что он собирается повеситься?

— И заставить тебя сдержать обещание.

— Он был так возбужден, что я мог на все согласиться, лишь бы Дэвид успокоился. Я пытался образумить его, просил вернуться домой, но он все твердил, что у него там какое-то важное дело. — В голосе Калеба зазвучала сталь. — А теперь мы знаем, что это было за дело.

Калеб сжал челюсти при воспоминании о бессвязных словах Дэвида, о том, как тот перескакивал с одного на другое во время их последнего разговора. Младший брат всегда был эмоционально уязвим, но после жестокого отказа Лиззи он совсем потерял голову. Так он связал свою судьбу с «Авалоном», который вовсе не являлся прибежищем для людей разумных и уравновешенных.

Когда Калеб узнал о смерти брата, он не поверил в самоубийство. Однако, немного успокоившись, вынужден был признать, что это похоже на правду.

Очевидно, Дэвид вступил в «Авалон» в отчаянной попытке забыть Лиззи, начать новую жизнь и постараться найти цель существования. К несчастью, было уже слишком поздно. Может быть, Дэвид намекал Калебу о своих намерениях, когда заставил пообещать заботиться о Лиззи, если с ним самим что-нибудь случится?

Калеб не хотел себя обманывать. Все указывало на самоубийство. Единственной виновницей смерти Дэвида была Лиззи Ланкастер.

— Калеб, — произнесла Элизабет на удивление мягко, — почему ты не сделал этого с Дэвидом? — Она указала на себя, на комнату, на кучку вещей в углу. — Почему ты просто не пришел и не забрал его оттуда?

Калеб глубоко вздохнул и горько усмехнулся. Если бы он не засмеялся, то зарыдал бы.

— Потому что похищение людей противозаконно. Тогда мне это казалось слишком крутой мерой. Я все время твердил себе, что он разумный человек и сам разберется, что к чему.

Но он не смог. А потом было уже поздно. Какая жестокая ирония: похищение Дэвида — это как раз то, чему Калеба обучали как оперативника спецназа, где он был одним из лучших. Но когда дело дошло до спасения его собственного брата…

Обхватив себя руками, Лиззи смотрела ему прямо в лицо.

— Если Дэвид просил тебя заботиться обо мне, не мог же он иметь в виду это… — Она замотала головой, как бы отбрасывая от себя воспоминания о событиях последних нескольких часов. — Я вполне дееспособна и освобождаю тебя от всякой ответственности за мою жизнь.

— Нет, Лиззи, этот номер не пройдет. Я дал клятву своему брату. Своему маленькому братишке, который погиб из-за тебя. Видит Бог, ты не заслуживаешь ни секунды моего внимания и заботы, так же как не заслуживала и его любви. Но это мы не будем обсуждать. Я обещал уберечь тебя от опасности. Это значило, что тебя нужно забрать из «Авалона» и депрограммировать. Поэтому ты здесь и останешься. Разумеется, ты не покончила бы с собой, как Дэвид, но существует множество других опасностей. Во-первых, наркотики, а во-вторых, ты слышала когда-нибудь о СПИДе?

— Ошибаешься, Калеб. По-настоящему я не являюсь членом коммуны.

В ответ Калеб лишь засмеялся.

— Послушай, я пришла туда, чтобы узнать, почему погиб Дэвид. Я думаю, что его…

Он схватил ее за плечи, грубо повернул к себе спиной и сдернул лямку ночной рубашки с ее плеча. Вот оно! На правой лопатке у нее была крошечная татуировка в виде солнца — обязательный знак для членов «Авалона». Вождь коммуны, англичанин по имени Грэхем Хойт-Гейнс, называл себя Лу в честь древнего кельтского бога солнца.

Лиззи ухватилась за лямку, чтобы рубашка с нее не соскользнула.

— Дай я тебе объясню…

— Заткнись! Оставь свои байки для влюбчивых дурачков вроде моего брата.

Калеб провел пальцами по татуировке и почувствовал, как Элизабет вздрогнула. Она вырвалась и натянула лямку на плечо. Когда она снова подняла на него глаза, их выражение было враждебно-ядовитым.

— Даже если предположить, что ты говоришь правду, — заметил Калеб, — хотя эту ложь противно слушать, тогда ты находишься в еще большей опасности. Ты об этом подумала? Ты лезешь в «Авалон», суешь свой нос куда не следует. Для меня это лишний повод оставить тебя здесь и сдержать свое обещание.

По выражению ее лица он понял, что Элизабет не подумала о таком повороте.

— Рассуди сама, Лиззи. Мы связаны друг с другом моей клятвой. По крайней мере, до тех пор, пока я не буду уверен в том, что ты решила уйти из коммуны и стать прежней милой деточкой. — В его голосе звучал сарказм. — И ты уж, милочка, постарайся сыграть эту роль получше. Я не очень доверчив.

Элизабет выпрямилась и вздернула подбородок.

— Если ты отпустишь меня прямо сейчас, я прощу тебя. Но, клянусь Богом, Калеб, если ты будешь удерживать меня силой, я не успокоюсь, пока ты не окажешься за решеткой.