Бомба в голове

Далее последовала паника, охватившая его всего до кончиков пальцев. Никаких слов не хватило бы, чтобы описать его состояние в данный момент, поскольку сидевший рядом ирод с острым проницательным взглядом просто кромсал его на куски. Ему было больно почти физически. Он не трясся, не свирепел, но по его глазам было ясно, какому стрессу он подвержен, едва заметным движением тела гася те непонятные судороги, больные всплески эмоций, что отвечали на безжалостные речи специалиста. Вжавшись в мягкое кресло, спасительно утонув в нём, он слушал почти что приговор, ужасаясь величине несчастья, творящегося рядом с ним, с кем-то здесь ещё, в конечном счёте напрямую сейчас указанного, – с ним самим.

– Это… это не я, – после минутного затишья выдавил наконец он пред ясным взором экзекутора, искусно терзающего его сердце страшной фантасмагорией.

– Нет, Ларий Капитонович, это вы. Это действительно вы.

Потянувшись к столу, доктор стукнул несколько раз по клавишам и повернул в его сторону монитор. С экрана на него смотрело жуткое человекообразное, в котором с трудом можно было выделить какие-либо узнаваемые черты.

– Это запись пятимесячной давности. Всё это время с тех пор мы пытались выдернуть вас из чёрного лабиринта расстройства, и, можно теперь с уверенность сказать, небезуспешно. Теперь, когда ваш мозг в состоянии отражать реальность такой, какая она есть, мы можем подключить к делу ваши эмоции и заняться психотерапией. Тогда процесс восстановления пойдёт быстрее.

Он явно был доволен собой и говорил так, будто выступал перед солидной аудиторией. Как истинный творец, он испытывал особые чувства к человеку, который являлся удачным примером его научной и врачебной практики.

– То, что вы узнали себя, как бы это тяжело для вас ни было, очень хорошо, – продолжал доктор. – Животные, например, не узнают себя в зеркале ни при каких условиях. Только не обижайтесь, ради бога, я не хотел сказать о вас ничего скверного. Я только отмечаю, что функции вашего мозга постепенно нормализуются, вы приходите в исходное состояние, причём более быстрыми темпами, чем следовало ожидать. После такого глубокого кризиса выбраться удаётся далеко не каждому… Но давайте не будем о грустном. Я уверен, у нас с вами всё сложится наилучшим образом.

Он вальяжно раскинулся на диване, будто собирался помечтать о самом сокровенном.

– Теперь мы можем наладить курс реабилитации, опираясь на пробудившиеся мотивы, даже если они ещё не совсем чётко обозначены. Поверьте, то, что с вами было, обязательно должно быть вам известно. И сейчас, зная всё, вы с двойным усердием должны стремиться к прежней жизни, преодолев неприязнь к этому безумцу, – он махнул рукой на экран монитора, – а значит, и страх перед будущим. – Картинка на мониторе исчезла. – Вы ещё упорней должны стремиться к полноценному контакту с миром. Я вам в этом помогу, не сомневайтесь.

Мягкий, убедительный тон доктора сам собой внушал доверие. Он сидел закинув нога на ногу, будто разговаривая на досуге с коллегой, казалось, совершенно не беспокоясь о том, насколько его слова доходят до пациента.

– Давайте попробуем начать с малого. Я буду спрашивать вас простые вещи, а от вас потребуются только односложные ответы: да – нет, хорошо – плохо. Если хотите, можете давать какие-то пояснения, это ваше право. Говорите что угодно, импровизируйте… Только не напрягайтесь так, я не собираюсь вас оценивать. Расслабьтесь.

Он, безусловно, волновался. Боясь своей речи, боясь обнаружить внешнюю неадекватность своего поведения, когда реакция опережала мысли, он больше молчал, создавая впечатление некой притуплённости сознания. Да и вид его пока действительно не внушал оптимизма. Однако на слух он воспринимал информацию вполне сносно. То, что говорил доктор, хоть и не сразу, но доходило до него почти в полном объёме, и даже оттенки речи в виде сарказма или тонкого юмора он вполне распознавал и мог дать им оценку.

– Вчера вы подрались с одним из наших клиентов. Вы были рассержены?

Он растерянно вытаращил на доктора глаза, будто его застали за неблаговидным занятием. Но через мгновение успокоился, словно придя в себя, даже несколько преувеличенно обозначив отсутствие интереса к затронутой теме, и утвердительно кивнул.

– Чем он вам не понравился? – продолжал доктор. – Он приставал к вам? Корчил рожи, толкался, был назойлив?

Было неприятно, когда простыми, казалось бы, вопросами его ставили в тупик. Как можно определить своё отношение к людям, не зная, насколько ты способен увидеть их такими, какие они есть? Требовать отчёта в такой ситуации бессмысленно. Это его путало, в такие моменты он запинался, выдавливая из себя первое, что приходило в голову.

– Что конкретно вывело вас из себя?

– Он омерзителен. – В подтверждение сего факта пришлось состроить соответствующую гримасу.

– Омерзителен? Но он больной, вы должны это понимать. Не всякий человек способен быть приятным настолько, насколько вы этого хотите. Иной раз смысл заключается в том, что правда не соответствует первым впечатлениям. Вы не находите?