Бомарше

Когда Бомарше писал это обращение к Комитету общественного спасения, он, очевидно, уже был вычеркнут из списков эмигрантов. Комитет, где председательствовал тогда Робер Ленде, в принципе принял такое решение еще двумя месяцами ранее, призывая - я цитирую - "граждан соратников из Комитета по законодательству включить в первую же повестку дня вопрос об исключении Бомарше из списка эмигрантов, поскольку всякая проволочка в этом деле наносит ущерб интересам Республики!" Было бы излишним входить здесь в детали. Короче говоря, административная медлительность, бумажная волокита и недоброжелательство некоторых членов Конвента задержали возвращение Бомарше более чем на год. Правительство Конвента, стремившееся загладить совершенную им несправедливость, было настолько бессильным, что ему не удавалось добиться выполнения своих решений. 26 октября 1795 года Конвент был распущен. Теперь Бомарше приходилось, начать все сначала с Директорией.

Робер Ленде, который был человеком чести и чувствовал себя в какой-то мере ответственным за невзгоды Бомарше, неоднократно обращался к членам Директории, требуя покончить с этим скандальным положением. Его поведение тем достойнее, что сам он, как бывший председатель Комитета общественного спасения, отнюдь не был у них в чести. Несмотря на это, он направил одному из членов Директории следующее письмо, которое, как мне кажется, ускорило решение исполнительной власти.

"Я никогда не перестану думать и заявлять повсюду вслух, что преследование гражданина Бомарше несправедливо и что вздорная идея выдать его за эмигранта могла возникнуть только у людей ослепленных, обманутых или злонамеренных. Его способности, его таланты, все его средства могли быть использованы нами. Желая навредить ему, больше навредили Франции. Я хотел бы иметь возможность выразить ему, до какой степени был огорчен несправедливостью, объектом которой он стал. Я выполняю свой долг, думая о нем, и выполняю этот долг с удовлетворением".

Итак, мы в очередной раз отмечаем, что лица, стоящие во Франции у кормила власти, на самом высоком государственном уровне, будь то короли или главы правительств, один за другим самым торжественным и самым недвусмысленным образом воздавали честь Бомарше. Самое замечательное в этой истории, что все они без исключения в то же время бросали его на растерзание, будучи неспособны обуздать воющую свору и Базиля. Самый тиранический режим, который может задушить в зародыше все свободы, заставить молчать писателей и мыслителей, заткнуть рты всем гражданам, оказывается бессильным, сталкиваясь с клеветниками, ибо эта порода неистребима, подобно насекомым, с которыми, как нас уверяют, не покончит даже самая чудовищная водородная бомба.

10 июня 1796 года Бомарше наконец узнал о том, что вычеркнут из списков эмигрантов:

"...погоняй, почтарь! Три дня несказанной радости за три года долгих страданий, а потом я готов умереть".

Он прибыл в столицу 6 июля и прожил в ней куда дольше трех дней.

18

ЧЕЛОВЕК

Стану ли я наконец человеком? Человек! Он

спускается, как подымался волоча ноги

там, где мчался бегом потом

разочарования, недуги старая, выжившая

из ума кукла - хладная мумия... грязная пыль,

и потом - ничто!

В изгнании Бомарше потерял почти все, но только не свою дородность. Брюшко, щеки, один или два добавочных подбородка, "тучный и полнокровный", в шестьдесят четыре года - он неузнаваем. От невзгод - это не известно только дуракам - люди не худеют.

"Альмавива. Зато я тебя не узнаю. Ты так растолстел, раздобрел...

Фигаро. Ничего не поделаешь, ваше сиятельство, - нужда".

Даже возвращении этот пожилой господин - "большой, тучный, седой, жирный" - ведет себя так, как положено в его возрасте, - он благодушествует. Две недели Бомарше принадлежит только домашним. Супруге, которая была вынуждена развестись с ним и на которой он безотлагательно женится вновь. Дочери, которую в первую же неделю выдает замуж - вернувшись 5 июля, он ведет ее к венцу 11-го - за тридцатилетнего лейтенанта Луи-Андре Туссена Деларю, который, еще совсем юношей был адъютантом генерала Лафайета; и, главное, Жюли, прошедшей сквозь самые тяжкие испытания Революции с одной мечтой - снова увидеть брата.

"Твоя и моя старость, - сказала она ему при встрече, - наконец соединились, мой бедный друг, чтобы насладиться юностью, счастьем и устройством жизни нашей дорогой дочери".

Словом, две недели Бомарше весьма напоминает персонажей, которых любит помещать в центре своих полотен Грез. Но вскоре после счастливого "обретения" близких отцу семейства становится тесно в этих мещанских рамках, хоть и милых сердцу, но слишком уж благопристойных. И он спешит возобновить прерванный диалог с Амелией, иначе именуемой Нинон.