Бомарше

В Гамбурге коммерческий гений Бомарше достиг апогея в своем размахе. Холодными ночами, лежа без сна в чердачной каморке, он строил химерические проекты планетарных масштабов! Например, как прорыть канал через Суэцкий перешеек или установить судоходный путь между Атлантическим и Тихим океаном по реке Сан-Хуан, озеру Никарагуа и короткому каналу длиной всего в 10 километров, который можно построить. Много лет спустя другой мечтатель, заключенный в форте Гам, тоже мысленно соединял океаны, избирая для этого ту же трассу. История не что иное, как осуществление давних грез. Бомарше "знал", рассказывает Гюден, что "нация, которая овладеет судоходным путем между двумя океанами, неизбежно станет владычицей мировой торговли". Он, естественно, мечтал, что владычицей этой будет Франция. Позднее, когда до Бомарше дойдет известие, что "Питт намеревается сделать англичан хозяевами озера Никарагуа", он потребует от Директории, чтобы она добилась от побежденных испанцев уступки Франции этой все еще дикой страны и этого озера, о выгодах которого они, кажется не подозревают". К сожалению, французы в ту пору были ничуть не дальновиднее испанцев.

Бомарше был далеко не единственным французом, нашедшим убежище на берегах Северного моря. Не говоря о многочисленных протестантах, живших здесь еще со времен отмены Нантского Эдикта, в ганзейских городах, в том числе и в Гамбурге, обосновалась большая колония эмигрантов, вольных или невольных. Бомарше сблизился с двумя из них - с Талейраном, недавно вернувшимся в Европу после недолгого пребывания в Америке, и неким Луи, молодым священнослужителем, терпевшим еще большую нужду, чем он сам. Бомарше помогал Луи, делясь с ним своими скудными средствами и добывая для него работу. Он не переставал пророчить своим двум товарищам по изгнанию счастливую политическую будущность. Если карьера хромого беса уже обещала быть блестящей, несмотря на этот немецкий "антракт", карьера аббата, напротив, казалась по меньшей мере сомнительной. Но Бомарше, который неплохо разбирался в государственных деятелях, быстро распознал в юном Луи качества, необходимые для успеха на общественном поприще. Впоследствии аббат не забыл доброты Бомарше, и ему действительно хватило ума, чтобы реализовать предсказания своего старого друга, сделавшись позднее, много позднее, превосходным министром финансов. Да, это-тот самый барон Луи, вы не ошиблись!

Некоторые изгнанники только и мечтали о возвращении во Францию, с нетерпением ожидая, когда они наконец будут вычеркнуты из списков эмигрантов; Бомарше, принадлежавший к этой категории, дрался за всех, засыпая своими обращениями членов Комитета общественного спасения. Из Гамбурга он проповедовал стоящим у власти в Париже милосердие и справедливость, причем в таком уверенном, авторитетном тоне, который, учитывая его положение, вызывает восхищение. Одно из подобных посланий Комитету общественного спасения датированное 5 августа 1795 года, было найдено Ломени. Оно заслуживает того, чтобы привести его здесь, ибо характеризует, как мне представляется, истинное благородство Бомарше, его отвагу и политическую мудрость. Это пространное обращение было написано после победы при Кибероне, одержанной республиканскими войсками над армией роялистов. Бомарше опасался, что победители не отнесутся к побежденным великодушно, и призывал правительство отдать приказ о милосердном обращении с ними. К сожалению, его вмешательство запоздало - мятежники монархисты были в большинстве своем перебиты при Кйбероне. Вот тем не менее письмо Бомарше:

"Из моего убежища, близ Гамбурга,

сего августа 5 числа 1795 года;

Комитету общественного спасения.

Граждане, члены нынешнего состава Комитета, благоволите еще раз внять прямому обращению к вам гражданина, несправедливо изгнанного из отечества, но по-прежнему преданного ему и выступающего в защиту не своих собственных интересов, но тех, кои, его разумению, в настоящее время являются вашими собственными и одновременно интересами всей нации.

Мне помнится, в дни моего отрочества, когда у дофина, отца Людовика XVI, родился первый ребенок, меня взяли из колледжа, чтобы я мог увидеть, как празднуется это событие. Ночью, обегая иллюминованные улицы, я был поражен транспарантом, установленным на крыше тюрьмы, который энергично возглашал: Usque in tenebris {Даже во мраке (лат.).}. Слова так пронзили меня, что, мне кажется, я читаю их сейчас. Народная радость проникла повсюду, вплоть до ужасных темниц. Я повторяю вам сегодня то, что гласил этот транспарант (рождение ребенка королевской крови в те времена было радостным событием), в связи с событием куда более значительным; замечательный триумф наших солдат при Кибероне наполнил радостью мое сердце на этом немецком чердаке, где я стенаю вот уже два года, прячась под чужим именем от всякого рода несправедливостей, кои изливаются на меня в родной стране. Usque in tenebris может служить эпиграфом к моему положению.