Большое собрание преданий, сказок и мифов западных славян

панна невеста как цвет цвела;

и были танцы, ликованье,

балы, народные гулянья

больше трех недель.

А что ж та мачеха злючая?

А что та дочка змеючая? —

Гой, воют четыре волка в лесу,

ноги в норы свои несут

от двух женских тел.

И нет очей в глазницах пустых,

ни ног, ни рук не осталось у них:

что с панной они сотворили,

так их за то и казнили

в лесу дремучем.

А что та прялка золотая?

Какую песенку играет?

Как третий раз она сыграла,

так насовсем уж замолчала,

исчезла без следа.

Сочельник

I

Тьма, как в могиле, мороз в окна веет,

тепло у печки в светлице;

светло от камина, старушка дремлет,

лен мягкий прядут девицы.

«Моя прялочка, крутись-вертись,

Рождество, скорее нам явись,

близок, близок Щедрый день![3]»

Мило девице прясть красной

грустными зимними вечерами,

знает, что труд ее не напрасный,

верит – счастье не за горами.

И придет добрый мо́лодец к панне усердной,

скажет: «Иди за меня, краса моя,

будешь ты мне женою верной,

тебе верным мужем буду я.

Я тебе мужем, ты мне женою,

дай руку, краса-девица!»

И девушка, что пряжу пряла зимою,

рубашки к свадьбе шьет, веселится.

«Моя прялочка, крутись-вертись,

Рождество, скорее нам явись,

близок, близок Щедрый день!»

II

Гой ты, вечер Щедрый,

праздник чудес!

Что кому ты, добрый,

на память принес?

Пироги хозяину,

коровам корм в кормушку;

петуху чесноку,

гороху его дружке.

Фруктовому дереву

от ужина кости,

блики злата на стену

постившемуся гостю.

Ой, я, девица млада,

сердце кто-то манит,

что же будет и когда,

узнать меня тянет.

Ах, под лесом, под леском,

прямо над водою

стоят вербы старые

с головой седою.

Одна верба горбится,

низехонько склоняется

туда, где сине озеро

подо льдом скрывается.

Тут-то девице в полночи

при луне при полной

суженый явится друг

да во глади водной.

Ой, мне полночь не укор,

ни ведьмы лихие,

пойду я, возьму топор,

льды пробью глухие.

И загля́ну в озеро

глубоко́-глубо́ко,

посмотрю я милому

прямо оком в око.

III

Мария, Гана – милые имена,

панны, как розы весенней цвет:

какая из двух милее была,

никто не сумеет дать ответ.

Если одна к пареньку обернется,

в огонь тот идти за нее готов;

если другая чуть-чуть улыбнется,

парень тут же лишается слов.

Настала полночь. В небе, как свечки,

звезды мерцают прекрасные,

словно вокруг пастуха овечки,

а тот пастух – месяц ясный.

Настала полночь, всех ночей матерь,

полночь после Щедрого вечера,

следы ведут по снежной скатерти

от деревушки до озера.

Одна склонила к само́й воде личико,

другая стоит рядом с ней:

«Гана, Ганночка, златое сердечко,

что видишь, скажи скорей?»

«Ах, вижу я домик, но как в тумане,

это же Вацлава домик, ах —

вот прояснилось – двери пред нами,

вижу фигуру мужскую в дверях.

На нем сюртук темно-зеленый,

шляпа набок – ведь знаю ее же!

на ней цветочек, мною дареный —

Это сам Вацлав! Милый мой Боже!»

На ноги вскочила, сердечко бьется,

другая у проруби на коленях:

«Ради Бога, Мария, золотце,

скажи теперь о своих виденьях!»

«Ах, вижу, вижу, дымка трепещет,

и сквозь густой туман

красные огоньки далекие блещут,

кажется, это наш храм.

Меж фигурками белыми что-то чернеет,

лучше уж видно окрест:

это подружки, а между ними —

Боже мой! гроб – черный крест!»

IV

Ветерок ласкает

молодые всходы,

поле расцветает

милостью природы;

от костела поутру музыка льется,

а под музыку в цветах

свадьба – глядь – несется.

Молодой жених, влюбленный,

в окруженьи сватов,

сюртук на нем темно-зеленый,

шляпа его набок,

таким видела его, о судьбе гадая.

Входит Гана к мужу в дом,

жена молодая.

* * *

Угасло лето. По полям

зиму ветер носит.

Погребальный звон. Из храма

гроб, скорбя, выносят,

подружки в белом, свечи пылают,

плач и стон, молитвы

к небесам взлетели, люди умоляют:

Miserere mei![4]

Кого венки зеленые,

кого в гробу укрыли?

Умерла, ах, умерла

нетронутая лилия!

Отцвела, как залита́ росой,

увяла, как подкошена косой,

бедная Мария!

V

Настала зима, в окна хладом дохнуло,

тепло у печки в светлице,

светло от камина, старушка уснула,

лен снова прядут девицы.

«Моя прялочка, крутись-вертись,

Рождество, скорей опять явись,

недалеко Щедрый день!

Ах ты, вечер Щедрый

чудотворной ночи!

Как о тебе вспомню,

сердце бьется очень!

Сидели мы точно так,

вместе все собрались:

год прошел, и вот уже

двух недосчитались!

Одна, голову склонив,

распашонки шьет,

другая уж три месяца

в земле сырой гниет,

бедная Мария!

Сидели мы точно так,

как сидим сейчас,

что же ждет нас через год,

каждую из нас?

Моя прялочка, крутись-вертись,

счастье, каждой нынче улыбнись,

жизнь людская, словно сон!»

Все ж лучше в пустой надежде мечтать

перед зияющей темнотой,

чем будущее свое узнать

и ужаснуться пред истиной той.

Голубок

Около кладбища

дорога столбовая.

Шла туда, плакала

вдова молодая.

Горевала, плакала

о муже своем милом,

ведь туда навсегда

его проводила.

От белого двора

по зелену лугу

скачет добрый молодец,

ищет он подругу.

– Не плачь ты, краса,

вдова молодая,

пожалей свои глаза,

выплачешь, рыдая.

Не плачь, не горюй,

розе стон не нужен,

если умер твой муж,

я могу стать мужем.

Один день плакала,

другой тихо минул,

а на третий – плач ее

навсегда покинул.

Грусть ее и тоска

быстро отпустила:

еще месяц не прошел,

к свадьбе платье шила.

Около кладбища

дорога веселится:

едут парень с девушкой —

собрались жениться.

Была свадьба, была,

музыка заливалась: