Большая перемена (сборник)

— Садитесь, — я указал Нелли на стул, а сам устроился за столом завуча. На этом месте я чувствовал себя уверенней — вид классных журналов и расписания уроков, висевшего на стене, оказывал мне внушительную поддержку. — В чём же дело, Леднёва? — Я строго постучал карандашом по настольному стеклу.

— Я лю… люблю, — повторила она упавшим голосом.

Нелли понурила голову. Моя союзница — суровая атмосфера учительской давила на ученицу. Сюда вызывали на расправу двоечников, нарушителей дисциплины и прогульщиков.

— Нехорошо, нельзя так, Леднёва! Никуда не годится.

— Я знаю. У вас образование, а я…

— Не в этом дело, Леднёва. Не в аттестатах, дипломах и прочих документах.

Я хотел поставить в пример Светлану Афанасьевну и Ганжу, но вовремя затормозил: сие касалось только их двоих. Да и кто знает, каков будет у этой истории финал. Для него, для неё…

— Как бы вам сказать…

Я не знал, с какого бока подступиться к теме, знакомой мне лишь по книгам и фильмам.

Географичка ткнулась носом в газеты, уронила на пол очки. Я подошёл, поднял этот хрупкий инструмент, он, к счастью, был цел.

— Закончился вечер? — встрепенулась старушка и беспомощно зашарила перед собой, искала очки.

— Спите спокойно. Полковой оркестр только что грянул мазурку.

Я отдал очки и вернулся на место.

— Поймите, Нелли, есть ценности важней бумаги со штампами и печатями.

— Я понимаю, — убито прошептала Леднёва. — Но что поделаешь, если вы такой красивый!

— Я красивый? Я-то? Да я форменный урод! Ну и ну! Вы меня рассмешили.

Вот в чём дело! Наивная девушка глубоко заблуждалась, принимая меня за писаного красавца. Как педагог, я обязан ей указать на эту ужасную ошибку.

— Нет, красивый! Только не знаете сами, — возразила Леднёва.

— Ошибаетесь, Нелли! Кому это знать, как не мне? Будь я красив, я бы вам об этом сказал первой. Не верите? Хорошо, повнимательней присмотритесь к моему носу. Он же утиный. А уши? Вы когда-нибудь видели такие большие уши? Настоящие лопухи!

— Нестор Петрович, у вас самые лучшие нос и уши на земле. А какой вы маленький! Вы даже не представляете, как мне хочется взять вас на руки. Я бы так вас берегла, Нестор Петрович, милый!

Нелли придвинулась ко мне и, наверно, невольно, всего лишь на единственный и небольшой шажок, но я отступил, глядя с опаской на её могучие руки. Такие руки, вероятно, играючи швыряют мешки с цементом и таскают каменные плиты, коими устилают мостовые, и мои пятьдесят шесть килограммов для них не тяжелей сухого осеннего листочка.

— Нелли, я вполне серьёзно утверждаю: влюбляться в такого человека, как я, по крайней мере неразумно. Просто незачем. Не стоит. Ну меня, Леднёва!

— Нестор Петрович, значит, вы совершенно не представляете, какой вы взаправду? — удивилась Нелли. — Такой хороший, такой хороший! Вот сейчас вы отговариваете меня, а почему? А потому, что прежде всего заботитесь обо мне.

И она начала расписывать, какой я потрясающий человек. Я даже заслушался. Оказывается, я обладаю скопищем всевозможных достоинств, да не ведаю этого. Жаль, нет здесь Лины. Не мешало бы послушать и ей.

— Если не верите, спросите у наших девчонок, — убеждённо доказывала Нелли.

Её взволнованная речь разбудила географичку, та подняла голову и сделала замечание:

— Девушка, не спорьте с учителем. Учитель всегда прав.

Старушка не знала, о чём идёт спор, тем не менее сочла нужным поддержать молодого, неопытного коллегу.

— Идите, Нелли, потанцуйте. Вечер подходит к концу. Мы будем с вами настоящими добрыми друзьями.

Она сделала несколько шагов к выходу и обернулась.

— Нестор Петрович, может, мы пойдём в кино? В следующее воскресенье… Как друзья.

Она смотрела на меня с такой надеждой, и я уступил:

— Добро, Нелли, мы сходим в кино, действительно как друзья.

Не знаю, правильный ли я выбрал ход или свалял дурака, но коль обещал, придётся пригласить Нелли в кинотеатр.

Потом я вышел в коридор. Мимо меня бежали мои всполошённые ученики. Ляпишев, не сбавляя прыти, крикнул:

— Нестор Петрович, спускайтесь в буфет! Там аттракцион невиданной щедрости. Устроил Тимохин!

— Осторожней. Или схлопочете мат.

— Положим, до мата ещё играть и играть.

Я поставил чёрного ферзя на b3.

— Доигрались?

Маркин пытался укрыть покинутого всеми короля за жалкой пешкой — не вышло, я, как Ганнибал, бросил в атаку боевого слона.

— Действительно, мат! Как же так? Я всё рассчитал наперёд, выстроил эшелонированную оборону.

Маркин таращил глаза на клетчатую доску: мат был поставлен по всем канонам — не поспоришь. Тогда отставник извлёк из необъятных карманов пиджака столовую ложку и флакон с тёмно-жёлтой жидкостью. Валокордин? Ничего подобного! В комнате остро пахнуло коньяком.

Он опрокинул содержимое ложки в рот. Пополоскал рот, проглотил, шумно выдохнул и пояснил:

— Его принимают в качестве лечебного средства. Не верите, покажу рецепт.

Я перевернул доску и бросил в неё горсть деревянных фигур.

— Хоть одну партию, — попросил Маркин. — Нельзя же в самом деле так! Без реванша.

Но меня ждала школа и некоторые непутёвые ученики.