За то десятилетие, что прошло после выхода «Болезни как метафоры» – и моего собственного исцеления от рака вопреки пессимистическим прогнозам врачей – отношение к раку изменилось. Он больше не рассматривается как клеймо, примету «испорченной идентичности» (по выражению Ирвинга Гофмана[45]). Слово «рак» произносится более свободно, и выражение в некрологах – «скончался после продолжительной болезни» постепенно выходит из оборота. Хотя европейские и японские медики по-прежнему о раковом диагнозе сначала оповещают семью и не советуют сообщать его больному, американские врачи фактически отказались от этой нормы. Более того, сейчас уже стало расхожей практикой говорить с пациентом напрямую, не стараясь смягчить удар. Такая новая откровенность по отношению к раку – вполне в струе всеобщей кампании по снятию лакировки и явление того же порядка, что диаграммы заднепроходных столбов и мочеполовых трактов наших национальных лидеров на телевидении и на первых полосах газет. Общество говорит о том, о чем принято умалчивать, и этим гордится. Еще одно объяснение – боязнь докторов перед судебными исками. И не последняя причина того, что рак сейчас вызывает меньше фобий и окружен меньшей секретностью, чем десять лет назад, заключается в том, что теперь это не самая опасная болезнь. В последние годы бремя раковых пациентов сделалось легче из-за возникновения болезни, вызывающей куда более сильные предрассудки, и способной «стигматизировать» идентичность. Такое впечатление, будто обществу необходимо иметь болезнь, отождествляемую со злом, и винить во всем ее «жертв», но более одной такой болезни оно уже не в силах переварить.
Вполне предсказуемо, что болезнь, до конца не понятная и плохо поддающаяся лечению, приняв вид эпидемии, стала поводом для ее метафоризирования.
Строго говоря, СПИД – синдром приобретенного иммунного дефицита – не название заболевания. Так именуется медицинское состояние, следствием которого является целый спектр болезней. В противоположность сифилису и раку, служащих прототипами большинства образов и метафор СПИДа, СПИД по определению подразумевает наличие других болезней, так называемых оппортунистических инфекций и злокачественных образований. Но хотя в этом смысле СПИД – не единственная болезнь, его принято воспринимать таковой – отчасти потому, что, как это считается, в отличие от рака и подобно сифилису он имеет одну причину.
СПИД обладает двойственной метафорической генеалогией. В качестве микропроцесса его описывают подобно раку – как вторжение. Когда акцент падает на передачу болезни, употребляется более старая метафора, напоминающая о сифилисе: загрязнение. (СПИДом заражаются через кровь, или через сперму и влагалищные выделения больных людей, или через зараженные препараты, получаемые из крови.) Однако военные метафоры СПИДа имеют несколько иной фокус, чем метафоры рака. Метафоры рака ограничиваются вопросом потерь (по-прежнему темная тема в исследованиях рака) и передают тот момент, когда поврежденные клетки, мутируя внутри тела, движутся, разрушая органы и ткани, – внутреннее воспаление. В описании СПИДа враг – это возбудитель болезни, инфекционный вирус, проникающий извне:
Захватчик совсем крошечный, размером примерно с одну шестнадцатитысячную булавочной головки… Разведчики иммунной системы тела, большие клетки под названием макрофаги, чувствуют присутствие миниатюрного чужака и немедленно предупреждают иммунную систему. Она мобилизует отряд клеток, которые, помимо всего прочего, вырабатывают антитела, готовые противостоять угрозе. Вирус СПИДа не обращает внимания на кровяные клетки, встречающиеся у него на пути. Он ускользает от защитников, бросившихся ему навстречу, и нацеливается на главного координатора иммунной системы, Т-клетку, помощника…