Если бы я родилась на Земле, то была бы такой, как все. И не задумывалась бы об этом, принимала как должное, а если о чем и переживала, то о простом, обыденном, девчоночьем.
Я и сейчас не переживаю. Осознание моей инакости не разрывает мое сердце. Оно тихо, неспешно, неотступно разъедает меня изнутри…
— Ты уймешься наконец? — ворчит Джильда. — Я слушаю эту твою песенку добрых полгода, и ты не изменила ни единой нотки.
— Мое появление никого не спасло. Пятнадцать лет изоляции — чудовищный срок. Однажды Эйнар ушел в туннель и не вернулся. Тельма почти лишилась рассудка, и только Стаффан боролся как мог. Он пытался собрать маяк из разрозненных деталей, вынесенных с корабля. Это была пустая затея, но она не оставляла ему времени на безумие. На самом деле с помощью этих деталей он собирал самого себя.
Я ничего этого не понимала и потому не могла помочь. Для меня в поведении родителей не заключалось ничего необычного. У меня вообще была своя жизнь. Я бродила по туннелям. И ни разу не заблудилась. Черт меня побери, я шлялась по четырехмерному кохлеару как по собственному дому! Это и был мой дом. Мне не нужно было прилагать усилия, чтобы поместить эту метаморфную абстракцию в свое воображение. Я жила внутри нее.
Там были гробницы. Или саркофаги, для подростка с атрофированной фантазией никакой разницы. На пятикилометровой глубине… Мне никто не говорил, что я должна бояться. Тельме было все равно, а Стаффану с безраздельно владевшими им страхами такое и в голову не приходило. Подсвеченные изнутри витрины из прозрачного материала. Внутри спали мтавины. Их были тысячи. Может быть, миллионы. Чего они там ждали? Что однажды за ними придут и разбудят? Кто — другие мтавины? Те, кто ушел в бесконечность по извивам кохлеара? Или спящие рассчитывали на меня?
— Во всяком случае, с самомнением у тебя полный порядок! — вставляет Джильда без особой злости.
— Тельма угасла первой, сразу же за нею уснул Стаффан. Я не верила, что они умерли: рассеянный в воздухе галлюциноген мог усыпить кого угодно. Возможно, он просачивался из усыпальниц мтавинов, или же так было задумано изначально. Родители сопротивлялись его дурману слишком долго, чтобы сохранить рассудок. Они и без того совершили невозможное. На меня же эта отрава не действовала вовсе.
Одна я пробыла совсем немного. Не помню, говорила ли я, но единственным моим развлечением было чтение случайно оказавшихся на борту книг. Галактические справочники, какие-то ветхозаветные детективы, что-то там про секс. И «Математическая мегаэнциклопедия» того периода актуальности. Вместо сказок и стишков я забила свою голову матрицами, континуумами и метаморфными топограммами. Моей единственной, большой и светлой мечтой был мемоселектор «Декарт Анлимитед» с когитром-процессором шестого класса. Родители давно уже не считали дни, они утратили контроль над временем. Но я его вернула. Для начала я придумала мтавинский календарь, использовав хронометр Тельмы для измерений продолжительности суток. А потом рекурсивно восстановила земной календарь и вычислила текущую дату. Как выяснилось потом, я ошиблась на восемь дней.
— Гордячка!
— Просто я не умела ничего иного. У меня не было выбора между числами и куклами, между формулами и рукоделием. Я не представляла, как можно любить что-то, чего я никогда не видела. Будущее вырисовывалось передо мною как бесконечное продолжение той жизни, которой мы жили. Где нет ни дня, ни ночи, одни лишь простые действия. Поесть, поспать. Для Стаффана — покопаться в так и не собранном маяке. Для меня — вычислить то, до чего я еще не успела добраться. Например, день, когда за нами прилетят спасатели.
— Как тебе это удалось?
— Все просто. У нас был «Каталог перспективных исследований Брэндивайна-Грумбриджа». Это настольная книга всякого крофта… Оттуда я узнала, что раз в двадцать лет Звездный Патруль посещает все миры из первых позиций «Каталога».
— Ну да, уточняющая инспекция…
— Так вот, для Мтавинамуарви двадцатилетний цикл заканчивался. Нас должны были найти со дня на день. Стаффан мне не поверил, Эйнара к тому времени уже не было, а Тельма… ей было уже все равно.
— На сей раз ты не ошиблась, — говорит Джильда скорее утвердительно, чем вопрошающе.
— Если и ошиблась, то ненамного. Когда я поняла, что никто больше не проснется, то оделась по-походному: комбинезон, шарф, маска… и ушла из туннеля. Даже не помню, зачем мне понадобилось на корабль — вернее, на его руины. Там меня ждали. Что я говорю? Никто никого не ждал. И я не предполагала, что буду в шоке от новых человеческих лиц, которые тогда показались мне нечеловеческими. И патрульные не ведали, что посреди мертвой планеты им встретится одичавший перепутанный подросток женского пола…
— Ты хочешь найти своих родителей? — спрашивает Джильда бесцветным голосом.