Боксёров бывших не бывает!

— Я не убивала, я бы не смогла. Но какое это теперь имеет значение, если его нет. Нет моего Павлика, и никогда уже не будет! — Низкий певучий голос совершенно не шёл хрупкой, миниатюрной женщине, он существовал сам по себе, а на её лице не отразилось ничего, никаких чувств.

— Ага, тут все невинные овечки. Суд разберётся, тебе даже присяжные не помогут.

— Мне всё равно…

— Послушайте, Клава, простите, отчества не знаю. Существует презумпция невиновности, до суда никто не имеет права обвинять человека. А вы, девушка, почему не боретесь за себя? Разве так можно? — Я находилась в этом «заведении» всего несколько часов, дух свободы и справедливости ещё жил во мне.

А жаба Клава покатилась со смеху. Она так хохотала, что ей даже пригрозили через окошко в двери камеры.

— Ой, девки, насмешили. Давно так не смеялась. Одна — само смирение, вторая — факел правды, прям лёд и пламень. Ну-ну, посмотрим, как быстро из вас сделают овечек Долли!

— А вы уже в стаде? — Зря я это сказала.

Толстая тётка довольно прытко подскочила ко мне и нажала на больную коленку, видимо распознав под джинсами повязку. Вот вам и добрая тётечка! Я взвыла, слёзы брызнули, в глазах потемнело. Подлый ход, бить по больному. Хотя о чём это я? В тюрьме?

— Много говоришь, красотка! Да мне стоит только отстучать маляву, и ты в ж… А ещё лучше, в руках нашей старшей надзирательницы, она уж больно любит молоденьких девчонок. Спроси у этой! — И опять заржала.

Да нет, ржёт мой любимый Искандер, а она заквакала за сто лягушек сразу, жаба жабой. Залязгал замок, зашёл мент с дубинкой, оценил обстановку. Уставился на меня немигающим взглядом. Оценивал, раздевая глазами. Он даже облизнулся.

— Что здесь происходит? — За плечами замаячил какой-то офицер и… Гуля, младший лейтенант.

Я вспомнила, что она служит в полиции. Но не в местах, не столь отдалённых, насколько мне было известно.

— Кто Романова? На выход.

Я не могла встать, любое шевеление отдавалось болью во всём теле. Вот зараза! Какая она жаба Клава? В мультике про Лунтика зелёнка добрая, её дети любят. А эта, примазалась! Гадина желтобрюхая!

— Что такое? Вы можете идти? Канарейкина, опять? — полицейский офицер грубо усадил её на нары.

— Гражданин начальник, мамой клянусь, не я. Её сюда такую притарабанили.

Гуля помогла встать, и куда-то меня повела.

— Иди спокойно, ни на что не реагируй. И слушай. Мы тебя вытащим. Что происходит, сами не понимаем, нас явно опережают. Там к тебе рвётся Мишка, завтра я попытаюсь организовать вам встречу. Да не дёргайся ты, просила же, мне нельзя переговорами заниматься, я не из этого ведомства. Ничего не бойся, ничего не подписывай, ничего не требуй. Жди, не высовывайся, не качай права. Это понятно? Не создавай нам лишние трудности. И да! У нас с Мишкой ничего не было, честное слово. Всё. Пройдёмте, гражданочка! — Прикрикнула она и подтолкнула в спину.

Меня опять о чём-то спрашивали, измеряли, фотографировали. Кадры не из моей жизни, а как просмотр неудачного немого кино. И, наконец, доставили в медкабинет для перевязки. Гуля, уходя, даже не посмотрела в мою сторону. Врач попросил снять джинсы, размотал повязку и ушёл, куда — не отчитался. Я осталась одна в закрытом предбаннике, с одной кушеткой и тусклой лампочкой. Прилегла, пристроив травмированную коленку на подголовник. Дверь открыли и сразу закрыли. Открыв глаза, я увидела ухмыляющуюся рожу принимавшей меня тётки.

— Будем знакомиться, сладкая моя? Ты уже почти готова, без порток и шляпы. Ножка болит? Сейчас полечим. — Она вытащила из кармана форменной куртки шкалик, влила почти весь в рот, а остатки выплеснула на мою рану.