Боярская честь. «Обоерукий»

Я опрометью кинулся наверх, в нашу комнату. Зарядил пистолет, сунул его за пояс. Так надежнее. Осторожно выглянул из окна. Никого, только смутно сереют сараи.

О! Треск какой-то из противоположной комнаты. Никак – гость незваный через окно лезет?

Я улегся на пол, прячась за дверным косяком, достал пистолет, направил его на дверь. Дверь тихо стала отворяться. На пороге возник вислоусый татарин.

– Сдохни, собака!

Я спустил курок. Грянул выстрел. Враг схватился за грудь, упал, ноги его в конвульсиях засучили по полу. После свинцовой пули в тридцать граммов в грудь он не жилец – можно и не проверять.

Снизу заорал Федька, и я рванул по коридору к лестнице. Но холоп уже бежал мне навстречу. Что за ерунда? Проем лестницы, ведущей вниз, осветился неровным светом.

– Беда, боярин, факел в трапезную зашвырнули.

Дальше можно было не объяснять. Полы деревянные, пропитаны жиром от дичи – вспыхнули мгновенно.

– Суки, живьем хотят нас из избы выкурить. Ты что, боярин, еще одного замочил? – вскричал Федька, обнаружив новый труп.

– Ага, через окно влез. А ты своего убил?

– Нет, там он не один – еще человека три. Соврал, значит, татарин.

Времени у нас немного – как, впрочем, и у татар. Изба скоро полыхнет вся. Татары подождут немного, когда мы сами из нее выползем, дабы свершить месть, а потом уйдут. Пожар ведь будет виден издалека. Конечно, пожар – еще не повод для тревоги: избы горели часто, но побоятся вороги у горящей избы задерживаться.

Дым валил по лестнице вверх – видимо, разбитые окна второго этажа создавали тягу.

– Самострел захватил?

– Взял, да только в нем – последний болт.

– Собирай вещи, надо выбираться из избы.

Федька забрал из комнаты свою переметную суму, затем я положил в свою суму три тяжелых мешочка с деньгами. Не след оставлять деньги в горящей избе.

Дым становился гуще, начало щипать глаза. Как бы изба, бывшая для нас защитой, не стала ловушкой, а может быть, и погребальным костром.

– Вот что, Федя. Давай подловим татар на живца.

– Это как?

– Ты с самострелом спрячься здесь, у разбитого окна. Я отойду на три комнаты, разобью окно. Татары шум услышат, ринутся посмотреть. Тут уж ты не промахнись.

– Однако, боярин… Татарва стреляет метко – даже в темноте и на голос.

– Ты можешь предложить что-нибудь другое?

– Тогда поберегись, боярин. Удачи!

Я пробежал по коридору, заскочил в комнату, полную едкого дыма, обернул руку полой ферязи и локтем ударил в окно. Затрещали, ломаясь, переплеты, посыпалась слюда. Я отпрянул от окна. Вовремя! В окно ударила стрела, едва не задев меня и впившись в стену. Следом раздался щелчок самострела, и татарин во дворе повалился наземь. Татарин был ранен, скорее всего – тяжело, встать не мог, только стонал. К нему метнулась тень. Не иначе как сотоварищ раненого вытащить хочет.

Я прицелился, с трудом поймав на мушку центр спины, спустил курок. Окно заволокло дымом. Я перебежал в комнату Федьки, осторожно выглянул в окно. На земле темнели два тела.

– Ну что, Федя, теперь можно выбираться, вроде всех побили.

Федя выбрался из окна на выступ бревна, я передал ему его переметную суму, затем – свою и выбрался сам.

Спрыгнули. Тишина, только в избе огонь трещит, да окна красным светятся.

– Федор, беги к лошадям, седлай. Только будь осторожен.

Я же побежал вокруг постоялого двора, сжимая в руке саблю. Конечно, с пистолетом было бы удобнее, но он разряжен и заткнут за пояс.

Нигде никакого движения. И только я выбежал из-за угла, как прятавшийся там татарин нанес удар саблей поперек моего живота. Я ощутил сильный удар, боль и на рефлексе вонзил свою саблю ему под подбородок. Провернул, выдернул. Татарин рухнул мне под ноги. Твою мать! Федьку предупреждал, а сам так глупо попал под удар.

Я огляделся, вокруг – только трупы. Этот-то откуда взялся?

Я придвинулся к окну – от пожара здесь было светлее. Рубашка была рассечена, в крови. Я поднял рубашку. Что за диво? Удар был сильный, а на мне – лишь порез. В глубине раны был виден только подкожный жир – даже мышцы живота не задеты.

Объяснение нашлось быстро. При взгляде на пистолет оказалось, что удар пришелся по нему: ствол согнут, замок разбит. Повезло! Удар пришелся именно по пистолету, изуродовав его. Я с сожалением выбросил бесполезное оружие. Пользоваться им уже нельзя – к чему тогда возить лишнюю тяжесть?

От конюшни к воротам вырвалось несколько лошадей. Что там происходит? Я выглянул из-за угла. Федька выгонял из конюшни всех лошадей постояльцев. И то – не сгорать же безвинным животинам?

Федька споро оседлал лошадей, затянул подпругу, перекинул переметные сумы. Увидев меня, всполошился:

– Как же это, боярин? Где зацепило?

– Недобиток один за углом был, вот и достал.

– В седле удержишься? Уходить отсюда надо.

Только мы сели в седла, как пламя с ревом вырвалось почти из всех окон, охватив крышу. От жара запахло паленым, начали трещать волосы на голове.

– Ходу!

Мы вынеслись со двора – лошадей и понукать не надо было, сами спешили убраться подальше от пожара.