Бой неизбежен!

Такое заключение означало, что командир Соединения Н отмщен, вся критика в его адрес моментально заглохла. Черчилль был вынужден согласиться с этим. Однако только после обстрела Генуи в 1941 году он сменил гнев на милость и прекратил преследовать Сомервилла.

После того как все закончилось, лорд Корк написал Сомервиллу дружеское письмо, надеясь полностью развеять остатки сомнений:

«Я надеюсь, что после того как все вчера закончилось, вы почувствовали, что мне не нравится положение, в которое вас поставили после вашего успешного боя неделю назад. Мне очень жаль. Скорее всего, ваша реакция на действия Адмиралтейства будет слишком резкой по следующим причинам. Всегда найдутся критики, готовые поднять крик и предложить, что следовало бы сделать, хотя они совершенно не знакомы ни с сутью дела, ни с его деталями. Эти люди всегда жаждут результата, их можно найти в стенах Адмиралтейства и вне их, в самых высоких штабах (я говорю на основании личного опыта). Не сомневаюсь, что они и сейчас примутся кричать, но в данном случае приняты самые быстрые меры, чтобы заткнуть им глотки».

То, что он намекал на Черчилля, совершенно ясно. Паунд решил с помощью следственной комиссии заставить премьера замолчать. Вице-адмирал Ройял, служивший в Адмиралтействе, высказался более резко: «Поганые политиканы, которые не имеют ни малейшего представления о реальных трудностях, виноваты во всем этом гадстве».

Сам Сомервилл не питал никаких иллюзий. Он обвинял адмирала Тома Филипса и Черчилля в охоте на ведьм и прекрасно понимал положение Корка. Он написал Каннингхэму, заявив, что Корк наверняка «считает все это грубейшим оскорблением».

Каннингхэм ответил, что, по его мнению, Паунд не так уж не виноват, поскольку позволил «WC и остальным втянуть себя в это». В своих мемуарах он высказался в своей обычной грубоватой манере: «В то время я полагал совершенно недопустимым, чтобы адмирал, делавший все возможное в трудных обстоятельствах, постоянно находился под угрозой попасть в лапы следственной комиссии, ожидающей его возвращения в гавань, если его действия не удовлетворяют тех, кто отсиживается дома, ничего не зная о реальных фактах».

Но, кто бы там ни был прав и кто бы ни ошибался в данном случае, Адмиралтейство имело полное право критиковать и в случае необходимости снимать любого офицера, как было сделано с Нортом. Отвратительным было то, как именновсе было сделано, причем сделано по настоянию Черчилля, а не командования флотом. Это оставило дурной привкус. Их Лордства приняли выводы комиссии с кислой миной. Они ответили Сомервиллу после слушаний в Совете Адмиралтейства, что «никакие обстоятельства не должны заставить забыть, что конечной целью Королевского Флота является уничтожение вражеских сил, где бы и когда бы они ни были встречены».

Трудно обвинять их в слишком упрямом желании добиваться уничтожения врага после многочисленных разочарований Великой Войны. Однако если бы они взяли труд немного подумать, то поняли бы, что конечная цель была достигнута, хотя и не в ходе эффектного сражения в открытом море. Победа была полной и сокрушительной и была одержана в тот день, когда германский Флот Открытого Моря бесславно затопил сам себя в Скапа Флоу. И здесь возникает совершенно очевидная параллель. После 3 лет борьбы и различных подобных инцидентов итальянский флот точно так же пришел сдаваться Королевскому Флоту. Но в мрачные дни 1940 года, когда против нас был весь мир (или, в лучшем случае, безразлично смотрел на нашу борьбу), крайне сложно было судить, ошибались Черчилль и Адмиралтейство или нет. В той обстановке их горячее желание нанести громкое поражение хотя бы одному партнеру Оси вполне понятно, ведь речь шла о единственной области войны, где мы превосходили противника качественно и количественно. Поэтому весь вопрос следует рассматривать комплексно. Тем не менее, они действовали грубо и неуклюже, и все это не делает чести Лондону.