Бой на вылет

Нужно взять пустой стакан и приложить его донышком к стене, за которой идёт интересующая вас беседа, а открытым концом — к уху, которым вы желаете данную беседу услышать. Я никогда раньше не пробовала, но способ действительно оказался вполне хорош. Особенно для панельного дома.

Я слышала все. Вернее, почти все. Голоса мальчишек на фоне какого-то равномерного шума (похожий шум живёт в обычной морской раковине-рапане) звучали далеко-далеко, но, тем не менее, довольно отчётливо.

— Ну, — сказал Паша, — какие будут соображения?

— Не пойму, — забубнил Лёнечка, — Странный он. Очень странный. Ирка права, — есть в нём что-то жутковатое. Не преступное, нет. Что-то другое. А вот что — не пойму никак.

— Вот что, Лёнька, — голос Пашки зазвучал решительно и жёстко, — его каким-то образом обязательно нужно определить к нам в больницу. На всестороннее обследование. Не нравится он мне. С медицинской точки зрения не нравится, понимаешь? Этот удар трамваем в голову…

— Пока не понимаю, — сказал Лёнечка. — И потом, как ты его положишь в больницу, если он, например, сам не захочет, и у него нет документов?

— Это не важно. И класть вовсе не обязательно. Я мог бы договориться с коллегами, чтобы они в приватном, так сказать, порядке… А Ирина со своей стороны постаралась бы его тоже уговорить. За ручку бы отвела. Понимаешь, я уже почти догадался. Но это предположение настолько невероятно, что… — он умолк.

— Да ладно. Колись уж до конца, раз начал, — сказал Лёнечка.

— Понимаешь, — голос Паши стремительно стал падать до шёпота, — мне кажется, что он…

Дальше мне, как я ни старалась, не удалось ничего расслышать, — шёпот мой примитивный «звукоуловитель» не улавливал.

— Не может этого быть! — воскликнул за стеной Ленечка.

И тут из комнаты послышался звон и грохот…

* * *

Я сидел и обалдело глядел на Пашку, безуспешно стараясь переварить услышанное. Всем своим видом Паша демонстрировал, что он отнюдь не шутит, но услышанное перевариваться всё равно не хотело. Горящая спичка, которую я перед этим зажёг с целью прикурить сигарету, обожгла пальцы. Я швырнул её в пепельницу и воскликнул:

— Не может этого быть!

И тут из комнаты послышался звон и грохот…

…в коридор я выскочил первым, так как сидел ближе к кухонной двери, и там, в коридоре, немедленно столкнулся с Иркой, которая как раз вылетела из ванной комнаты. В правой руке она почему-то держала пустой стакан…

В комнате, привалясь головой к опрокинутому столу, среди остатков салата и битой посуды лежал Игорь.

Нет, вру. Не просто лежал. Он делал попытки встать. Его ноги загребали по полу, руки совершали какие-то совершенно невообразимые, абсолютно раскоординированные движения. Помню, левой он слепо шарил по воздуху перед собой, словно пытался найти невидимую опору, а правой быстро-быстро елозил среди осколков, как будто ловил какое-то шустрое насекомое… Его голова дёргалась вперёд и назад, ударяясь при этом о столешницу, а мимика лицевых мышц…

О, Господи!

Не дай мне ещё когда-нибудь увидеть подобное.

Словно пьяный дьявол управлял его лицом. Оно, это лицо, одновременно хохотало и гневно хмурилось, ласково улыбалось и печалилось неизбывной печалью. Великое горе омрачало одну его половину, а хитрость и кокетливое лукавство корёжили вторую.

— Что это, Лёнечка?! — Ирину затрясло, и она больно вцепилась мне в плечо. — Помогите ему!

— Бесполезно, — сказал Паша, с профессиональным интересом наблюдая за происходящим. — Ему может помочь только пистолет. Да и то — неизвестно.

— К-какой пистолет?! — взвизгнула Ирина.

— Точнее не пистолет, — поправился друг Паша. — А выстрел из пистолета. Желательно в голову.

— Что… ты… говоришь… — хриплый шёпот Ирины был страшнее любого крика.

— Ты гляди, гляди…

Тем временем то, что ещё недавно называлась Игорем, поднялось на ноги. Оно сделало три быстрых и широких шага и ударилось в стену. От удара его качнуло назад, развернуло лицом к балконной двери…

Медленно и неуклонно тело Игоря двинулось вперёд.

Звон выбитых стёкол сотряс комнату.

Мы и рта раскрыть не успели, как тело, продравшись буквально сквозь дверь, очутилось на балконе, перевалилось через перила и молча кануло в февральской ночи.

«Третий этаж», — подумал я отрешённо.

Первым опомнился Пашка. Он прыгнул вперёд, распахнул балконную дверь, выскочил на балкон и закричал, тыча рукой куда-то вниз:

— Смотри!

Я уже стоял рядом и смотрел.

Там, внизу, по замёрзшей, ярко освещённой фонарями и окнами улице, бежал, нелепо и странно вскидывая ноги, Игорь. Или то, что когда-то им было.

Впрочем, бегом в прямом смысле слова это можно было назвать с большой натяжкой. Скорее, некое, отдалённо напоминающее бег, яростное топтание на месте.

Шаг вперёд. Три назад. Четыре вперёд. Два назад. Снова шаг вперёд…

— Что я тебе говорил!! — возбуждённо кричал Пашка. — Этот человек мёртв, понимаешь?! Он фактически мёртв с той самой секунды, когда его ударил трамвай! Он умер тогда, на рельсах! Вся его последующая жизнь — это только бег петуха, которому отрубили голову и отпустили! Видел когда-нибудь, как бежит петух с отрубленной говой?! Гляди, все, сейчас он упадёт! Это агония!