— А что это за цивилизация хозяев, которую нужно возродить при помощи наших детей? — обращается к Маше Ирина, словно прочитывая мои мысли.
— Это очень древняя и давно исчезнувшая цивилизация, — не слишком охотно, как мне кажется, отвечает Маша. — Если совсем откровенно, то мы даже не знаем, погибла ли она или перешла на какой-то иной уровень развития. Но в этой Вселенной ее нет точно. А мы, искусственные разумные существа, и были созданы ею когда-то с той целью, чтобы в случае чего способствовать возрождению. Но здесь очень много непонятного и для нас самих. Например, время.
— Время? — переспрашивает Петрович.
— Да. Мы совершенно не представляем себе, сколько прошло времени с момента нашего создания до этой минуты. Мы как будто спали, а потом вдруг проснулись и получили возможность действовать.
— Черное Яйцо, — понимающе кивает Петрович. — Зря мы его не закопали обратно.
— Все дело в том, — продолжает Маша, — что мы не роботы. У нас есть предназначение, но нет жесткой программы, которую мы обязаны выполнить любой ценой. Поэтому я вам и помогаю. Но для кого-то из нас, предназначение сильнее любой программы.
— Но не для тебя? — уточняю я, неожиданно для самого себя переходя с ней на «ты».
— Не для меня, — подтверждает Маша. — Все, мы пришли.
Перед нами открывается городская площадь с громоздким трехэтажным зданием посередине, из которого тянется к небу квадратная высокая башня. На самом верху башни, освещенный подвесным фонарем, виден циферблат часов с римскими цифрами. Кованые черные стрелки (а какие же еще, черт возьми?) показывают без двух минут три часа ночи. Или утра. Как больше кому нравится.
— Эти часы? — киваю на башню.
— Да, — говорит Маша. — Если их остановить, — любым способом — запущенные процессы с детьми и многие другие, сопутствующие им, тоже остановятся. И все вернется на круги своя. Станет, как было.
— Ты в этом уверена?
— Почти. Но другого пути я не знаю все равно.
— А мы? — спрашивает Петрович.
— Скорее всего, вернетесь в свой мир.
— Скорее всего… — хмыкает Ирина. — Это мне нравится.
— Поймите, — терпеливо говорит Маша. — Я ведь даже не знаю точно, что будет с нами, искусственными существами. А ведь нам тоже хочется жить. Мне, например, хочется.
— Хорошо, — говорю я. — Но где гарантии, что это снова не повторится, и ни взрослые, ни дети больше не исчезнут? И что нам делать с этим вашим чертовым Яйцом? Уничтожить?
— Гарантия состоит в том, что у нас элементарно не хватит энергии на еще один такой глобальный эксперимент.
— Энергию можно накопить.
— Да, но на это нужно очень много времени. Даже нам. Возможно, сотни лет в вашем исчислении. И вообще… не так это просто, как на первый взгляд кажется. А уничтожить Яйцо вы все равно не сможете, так что пусть это вас не беспокоит.
Я хочу задать следующий вопрос, но тут часы начинают бить. Три гулких удара следуют один за другим, и тягучий их звук долго гаснет в окружающей ночи.
— Скоро рассвет, — замечает Маша.
— Ну, не так уж и скоро, — говорю я. — Ладно. Как до этих часов добраться-то?
— Думаю, по лестнице, — отвечает она. — Там, внутри, наверняка должна быть лестница. Но я с вами пойти не могу.
— Почему?
— Не могу. Просто не могу — и все. Примите это как неоспоримый факт.
— А как мы войдем внутрь?
— Двери должны быть открыты. А дальше — по обстоятельствам. Поймите, я ни разу там не была и совершенно не представляю, с чем вам придется столкнуться.
Лестница кажется бесконечной, и теперь я понимаю, что имела в виду Маша, когда говорила, что рассвет близок. Но пока еще, все-таки, ночь. Фонарик не нужен — каждый пролет освещается укрепленным в стене факелом, но мне уже надоело удивляться шуточкам нашего (моего) подсознания.
Я поднимаюсь первым, за мной — Ирина, замыкает шествие Петрович. Он громко часто дышит, и нам с Ириной приходится замедлять шаг. Однако отдыхать некогда, да и цель близка — вот он, последний лестничный пролет, за которым — дверь.
Только бы она оказалась не заперта… Но с какой стати? Вошли-то мы сюда свободно. И не встретили на всем пути ни единой живой искусственной души. Искусственная душа. Смешно звучит. Интересно, у созданных искусственно разумных существ есть душа?
Времени додумать эту мысль у меня не остается — лестница заканчивается.
Так. Все-таки заперта.
Отхожу краю площадки, разбегаюсь и бью плечом. Слышен треск, дверь поддается, но не открывается. Бью ногой. Есть, открылась. Темень и пыль. И звук. Равномерное постукивание и пощелкивание работающего механизма.
Фонарь у меня на поясе, но я почему-то снимаю со стены факел и шагаю за порог.
— Да уж, — говорит за моим плечом Ирина. — И как это остановить? Тут часовщик нужен.
— Или заряд взрывчатки, — бормочу я.
Вот уж не думал, что гигантский механизм башенных часов может внушить такое уважение. Совершенно не понятно, как он работает.
— Ничего сложного, — подает голос Петрович. Он все еще тяжело дышит и держит в руках еще один факел, который, вероятно, снял со стены пролетом ниже. — Нужно сунуть что-нибудь прочное между вон теми двумя шестернями — и все. Часы остановятся.
— Лом? — спрашиваю.