– А ну заткнись, дура! Чего разоралась? Работать надоело? Так завтра не будешь! – И после короткой паузы, когда сам не знал, что ей предъявить – документ или сразу «наган», предпочел все-таки первое. – Видала? НКВД, Москва. Чему тут вас, деревню, учат?
Дежурная, мгновенно оторопев, опустилась на свой стул, и лицо у нее приняло выражение выхваченной из воды рыбы.
А Шестаков тут же добавил еще драматического напряжения:
– Мы что, думаешь, поселяться пришли? Мы тебя проверять пришли. Специально. Чем вы тут занимаетесь? Паспортный режим как соблюдаете? Что за народ живет?.. – И протянул ей все ту же чудодейственную книжечку, от которой у каждого нормального человека сердце уходило в пятки независимо от профессии и должности.
Женщина, на глазах теряя остатки своего провинциального гонора, только хлопала глазами и переводила взгляд с Шестакова на Власьева и обратно. Не соображая, кто из них главнее.
– Ну-ка предъявите нам списки в данный момент проживающих, листки учета по форме два, и заодно проверим соответствие наличия паспортов и броней на заселение…
Женщина неожиданно быстро успокоилась. Заулыбалась даже, демонстрируя природное добродушие.
– Ох, Господи, напугали как! Сразу бы и сказали. Да меня наши, местные милицейские, почитай, кажную неделю проверяют. А что это вы без Михаила Артемовича пришли?
– Кто таков? – спросил по-прежнему сурово Шестаков.
– Да наш же оперуполномоченный. Он у меня и проверяет все списки, и паспорта смотрит, и карточки я ему передаю.
– Он – ваш. А мы – из Москвы. Вот сейчас и разберемся, как вы тут с ним бдительность проявляете.
И, тоже мгновенно сменив амплуа, нарком превратился в любезнейшего, по провинциальным нормам, бонвивана, только что не попытался ущипнуть дежурную за пышный, едва помещающийся на стуле зад.
– Тебя зовут-то как, красавица? А то разговор у нас пошел наперекосяк сразу. Мы ж тебе не звери, работа у нас такая. Велено проверить, мы и проверим. Давай все списки, все паспорта на стол, посмотрим, потом и чайку можно попить, если угостишь, и чего покрепче тоже. Есть где закуски взять?
– Любовь Михайловна меня зовут. Давно я тут работаю. С самого тридцатого года. И никогда ко мне от власти претензий не было. Разве ж я порядка не знаю?
– Раз знаешь, давай начинать…
Перебирая стопки затрепанных паспортов, командировочных удостоверений, исполненных то на хорошей белой бумаге с типографским текстом, а то и на тетрадных листах в клеточку, написанных фиолетовыми и черными чернилами от руки, сверяя все это с карточками поселения, Шестаков старательно балагурил, выяснял обстановку в городе с продуктами, промтоварами, осведомлялся о мелких подробностях здешней жизни, и все это происходило так легко и естественно (в рамках, по Станиславскому, «предлагаемых обстоятельств»), что и самому Шестакову делалось весело.
Стоявший рядом Власьев, не слишком понимая собственную роль, только крутил головой и усмехался время от времени, вот, мол, дает старый товарищ.
А Шестаков, будто всю жизнь этим занимался, стремительно пролистывал паспорта, примечая подходящие по месту прописки, с пригодными для переделки фамилиями и фотографиями, которые в случае нужды можно использовать без переклейки.
Наконец – закончил.
– Ну что, Любовь Михайловна. Пока вроде все в порядке. Однако…
Женщина насторожилась.
– Сегодня никого тревожить не будем…
– Да их еще и нету никого, – вставила дежурная. – Кто на заводах, кто в райкоме, а другие в ресторане, глядишь, ужинают…
– Я о том же. А вот утром, часиков в восемь, возможно, устроим «перекличку». Так что вы документики в несгораемый шкафчик заприте, сегодня всех постояльцев пускайте, невзирая на время, а вот утречком – прошу прощения. Пока я не сличу каждого, чтоб ни один не вышел за дверь. Договорились?
Дежурная кивнула, начиная проникаться серьезностью намерений столичного товарища.
– Вот и ладушки. А теперь скажите, любезнейшая, где мы с товарищем сможем до утра головы преклонить?
– Ой, – всплеснула руками женщина. – Нету свободных номеров, хоть что делайте, ни одного нету. Разве кого переселить, по двое на одну койку, или раскладушки поставить?
– Любовь Михайловна, Любовь Михайловна… – укоризненно сказал Шестаков. – Если вы сейчас скажете, что и личный номер директора Яблокова занят…
То, о чем говорил нарком, было здешним номером-люкс. Как-то раз ему самому пришлось в нем ночевать. Только дежурную он не помнил, да и не вглядывался тогда. Не по чину было.
Две комнаты на втором этаже, отличающиеся от прочих только коврами на полу и на стенах, кроватями с никелированными шарами и хорошо натянутой панцирной сеткой, а также индивидуальным умывальником и чем-то вроде параши (приспособленный под это дело двадцатилитровый термос нержавеющей стали с герметической крышкой) в узенькой прихожей. Чтобы высокопоставленным гостям не бегать по нужде зимней ночью в деревянную будку в дальний угол двора.
– Так без директора разве я могу?
Директор завода им. Орджоникидзе был здесь царь и бог. Имя его произносили с придыханием. До поры, впрочем…