Бои местного значения

Понять бы еще, в каких отношениях находятся та Сильвия и здешняя. Одно ли они лицо или разные. Конкретно – откуда она знает о нем и о Шестакове? Неужели придумала все сейчас и ждала сорок с лишним лет, пока он родится, вырастет, ввяжется в галактические дела, встретится с ней в Лондоне? Чтобы прислать сюда в каких-то неизвестных целях. Бред? Похоже. А все остальное – не бред?

И многое другое нужно успеть понять, пока они не встретятся лицом к лицу.

Только больше он ничего подобного сотворить с собой не позволит.

Шульгин, конечно, понимал, что, если потребуется, и сам Лихарев, и уж тем более Сильвия имеют массу способов физического или какого-то еще воздействия, таких, что он не успеет ничего предпринять, а то и заметить это, но одновременно догадывался, что ничего плохого они ему делать пока не станут.

Не из страха и не из уважения, а по какой-то другой причине. Возможно, мировоззренческого характера…

– Но это все лирика, дорогой коллега, – решил он прекратить психическую атаку. – Давайте лучше обсудим, что за заговор вы затеваете? Надеюсь, не Сталина собрались шлепнуть? Я, между прочим, тоже считаю себя экспертом по данному вопросу и изнутри и, так сказать, извне. Поверьте моему слову – ничего хорошего из этой идеи не получится. На данном историческом этапе.

– Что вы, что вы! Все как раз наоборот. Мой план предполагает полную смену близкого сталинского окружения, затем – плавную корректировку внутренней, в дальнейшем – и внешней политики.

– А, простите, зачем? Я специально несколько по-дурацки спрашиваю, для наглядности. В зависимости от ответа будем и решение принимать. На вашей стороне мне работать или вместе с семейством на Запад подаваться.

– Хорошо, давайте начистоту поговорим. Я, конечно, не знаю, какие отношения вас с леди Спенсер связывают, какие она на вас планы имеет, но мне вы нужны. Хотя бы на ближайшую неделю. Именно в роли Шестакова. Вы его, кстати, как сейчас воспринимаете? Признаюсь честно – с переносом личностей впервые сталкиваюсь, тонкостей процесса не знаю. А для меня это важно.

Шульгин прислушался к собственным ощущениям. Он помнил рассказы Новикова о самочувствии в теле Сталина, из естественного любопытства, и как психоаналитик тоже, вытягивал из друга массу мелких, на первый взгляд незначительных подробностей.

Выходило, что «драйверы» этот процесс воспринимали по-разному. Андрею приходилось почти постоянно бороться с попытками сталинской личности занять доминирующее положение, восстановить контроль над собственным телом, а у Берестина, наоборот, сразу наладился с комкором Марковым почти полный симбиоз, и чувствовал себя Алексей не в пример более комфортно.

У него самого получилось нечто среднее. В первый момент, очнувшись в облике Шестакова, он оставался самим собой процентов на 90, ощущал себя скорее актером, в сотый раз играющим хорошо прописанную роль, нежели «переселенной душой». Потом случилось нечто, и Шестаков его подавил полностью. Только в зыбкой глубине сохранялись тающие обрывки самосознания. Более всего это походило на вязкий полусон-полубодрствование.

В какие-то, по преимуществу критические, моменты Сашке удавалось «брать управление на себя», но тоже будто бы во сне – хочешь сделать одно, а получается нечто совершенно другое, подчас – абсурдно-нелепое, даже там, внутри сна вгоняющее в отчаяние. Теперь, восстанавливая прошлое посредством памяти наркома о событиях последней недели, он начинал догадываться о возможных причинах случившегося.

И только сейчас он снова стал практически полностью самим собой. От Шестакова не осталось даже эмоций и двигательных рефлексов, лишь дистиллированно-чистая память, локализованная совершенно особым образом.

Это можно сравнить с ощущениями человека, свободно владеющего иностранным языком.

В любой момент без труда вспоминается нужное слово, при необходимости – переходишь на язык полностью, но в повседневной жизни присутствие в голове нескольких десятков тысяч чужих слов, грамматики, больших кусков научных и художественных текстов, иной психологии даже, если речь идет, допустим, о японском, никак себя не проявляет.

Ничего этого, разумеется, Шульгин не стал сообщать Лихареву, ограничился коротким:

– Нормально ощущаю. А словами передать – даже и не знаю как. Сейчас я – это только я. Нужно будет – изображу вам наркома в лучшем виде. Если уж жена не отличила – никто не отличит.

И тут же вспомнил, как все было с Зоей, и испытал моральный дискомфорт. Вот с ней он был как раз не Шестаковым, а самим собой. Правда, ей это явно понравилось.. Да и она. Не Сильвия, конечно, но весьма.

Шульгин не отказался бы продолжить эту связь.

«Тьфу, черт, – опомнился вдруг Сашка. – Ведь только что ты думал, как бы избавиться от Зои навсегда».

– Только вы что же, рассчитываете вновь «его» «в наличный оборот ввести»? После всего, что случилось? – спросил он Валентина, чтобы отвлечься от воспоминаний.