Бои местного значения

– Тогда отпирай. Жить будешь, обещаю. Заслужил.

А машина продолжала ехать, подпрыгивая на кочках и моментами пробуксовывая на наледях. Водитель крутил руль, начкар, наверное, спал.

– Что теперь? – спросил Власьев у Шестакова, когда дверь клетки была открыта, а охранники лежали на полу, придавленные шестью парами ног.

– Сейчас. Эй, ты, как просигналить водиле, чтобы остановился?

– Вот, кнопочка, – конвоир показал на большую бакелитовую кнопку в углу отсека.

Шестаков нажал ее, в кабине хрипло загудел зуммер от полевого телефона.

Шофер начал тормозить. Привычное дело. Скорее всего ребятам по нужде потребовалось.

Он и из кабины не стал выходить. Так и упал на руль, когда Шестаков рванул на себя дверную ручку и ударил его кулаком в висок, а Власьев с другой стороны дернул из кабины начкара.

Всех четверых поставили у занесенной высокими сугробами обочины, растерянных, ошеломленных переменой судьбы, распоясанных, с вывернутыми карманами.

Не менее растерянные зэки, вывалившись из клетки, толпились рядом. Команду вдруг принял не объявивший себя Пантелеевым Власьев, а Шестаков, упивающийся не столько фактом спасения, как авантюрностью сюжета.

– Значит, так, господа-товарищи. Власть переменилась, как говорил герой популярного кино. Теперь наш верх. Мы уедем, а вы останетесь здесь. Убивать не будем, мы не злодеи, а вы люди тоже подневольные. Привяжем к деревьям, и ждите. Когда-нибудь кто и проедет и отпустит. Одеты вы прилично, не замерзнете. А будут спрашивать – Ленька Пантелеев вас повязал. Если не сразу вспомнят начальнички – скажите, тот самый, из Питера, которого так поймать и не сумели, а для понта постороннего жмурика взамен подсунули. Я все сказал. Прощайте.

И уже обернувшись к своим попутчикам, сказал неизвестно отчего по-польски:

– Прошу панов до самоходу.

– Э, нет, подожди, братан, – перебил его Косой. – Я ведь тоже слов на ветер не бросаю. А тем более бог на свете есть, который не фраер и правду видит. Он что сказал на кресте? Не пройдет и часа, как ты будешь со мною в царствии небесном. Так я примерно это и пообещал орелику. – Вор пальцем указал на помертвевшего охранника. – Только ему похуже будет…

Власьев пожал плечами и отвернулся, давая понять, что вмешиваться в чужие разборки не станет.

Шестаков же испытал даже некоторый интерес – что сейчас произойдет и как.

Он всегда ненавидел подонков, получающих удовольствие от чужих страданий, с детства, и в данном случае вспомнил тоже библейскую формулу: «Какою мерою меряете, такою и отмерится вам!»

Вид вора был не столько страшен, как угрожающе деловит, и охранник привычно, генетически привычно для уроженца среднерусских мест, упал на колени.

– Дяденька, прости, дяденька, не по злобе я, от глупости так, прости, не буду больше…

Парню, как стало видно в лучах развернувшегося во все небо малинового морозного рассвета, и было всего-то лет двадцать пять. Пришел по призыву в конвойные войска в разгар голодных лет и остался сверхсрочно на сытой и неутомительной, по сравнению с колхозным бессмысленным трудом, службе.

Но лицо у него было тяжелое, щекастое, отнюдь не отмеченное печатью интеллекта, и надежды на чудесное преображение после пережитого страха тоже не обещало.

Косой улыбнулся щербатым ртом.

– Да упаси бог. Убивать тебя, грех брать на душу? Я сказал, что моего трояка тебе на похороны не хватит? Так и не потребуется. Жить будешь, милок, долго будешь, ишь какой гладкий, и мамка твоя с тобой наплачется. Как моя из-за вас, сук красных, плакала…

Только ты это, полушубочек-то сними, нам еще долго до родного дома добираться, не то что тебе, и валенки тоже. Казенного ватника и штанов тебе вполне хватит. – Лицо у вора было удивительно спокойное, сочувствующее даже. Сложив рядом все снятые охранником дрожащими руками вещи, он резко толкнул его кулаком в грудь.

Парень сделал шаг назад.

– А теперь держи.

Вор взмахнул винтовкой, которую все время держал в руке, а сейчас перехватил за край цевья, и, словно хоккейной клюшкой, подсек вохровца под колени.

Тот с воплем рухнул на дорогу. Колян подошел к нему и, все так же зловеще улыбаясь, коротко и страшно ударил его прямо в правый локтевой сустав.

Шестакову показалось, что он даже сквозь толстый ватный рукав телогрейки услышал хруст костей. Охранник заорал совсем уже отчаянно.

– Нормально? Нравится? – и второй удар окованным металлом затыльником приклада, теперь по левому локтю.

Стрелок, похоже, потерял сознание от дикой боли.

Шестаков дернулся, испытав желание прекратить расправу, но теперь Власьев удержал его:

– Стоп. Не наше дело.

При этом они оба не спускали стволов «наганов» с остальных конвоиров, ошеломленно и подавленно взиравших на происходящее.

Вдруг кто-нибудь все-таки вздумает проявить профессионально-классовую солидарность.

Таковых не нашлось.

А Косой по-прежнему спокойно, деловито перебил охраннику и коленные суставы, размахиваясь винтовкой, будто цепом на току, и попадая в нужное место удивительно точно.

Опустил винтовку и вытер пот со лба.

– Вот и все. Теперь пускай живет, падла, как сможет….