Бои местного значения

Завязалась кровавая схватка на поле перед селом, которую трудно представить человеку, не прошедшему боевого крещения. Смять с ходу боевые порядки батальона немцам не удалось. На какое-то время наступила пауза. Затем на стрелковые роты обрушился град мин и снарядов. Хотя наш окон находился в глубине обороны, перед КП батальона, размещавшимся у крайнего дома села, нам доставалось не меньше, чем находившимся впереди стрелкам. На бруствере стоял наш ручной пулемет. Чулков прикрыл его сверху какой-то тряпкой. Как-то сразу мы оказались среди разрывов и пронзительных свистов мин и снарядов. Я боялся, что Чулков заподозрит меня в трусости, и не хотел гнуться в окопе со своим карабином, с неумелостью новобранца сдерживал страх, храбрился. Надо же было защищать совсем небольшое пространство вокруг нашего окопа!

Чулков, наверное, заметил мое состояние и, к моему удивлению, сказал с некоторым сочувствием:

— Сядь и сиди!

Оборона находилась под сплошным огнем, но немцы ничего не могли сделать. Когда огонь утихал, Чулков проверял пулемет, приговаривая:

— Получили от Ивана по зубам!.. Еще получите…

За день сильно поредели стрелковые роты, отбившие не одну атаку. Но мы выстояли. Как только стемнело, Чулков послал меня с котелками за ужином, наказав принести что-нибудь погорячее, а сам принялся наводить порядок в окопе. Вернулся я с чуть теплой гречневой кашей и мерзлым хлебом.

После ужина весь батальон и мы с Чулковым готовились к завтрашнему дню: углубляли окопы, пополняли боеприпасы, меняли огневые позиции; вместо убитых и раненых назначались новые командиры рот, взводов, отделений…

Всю долгую ночь мы провели в окопе на морозе. Чулков часто курил и мне предлагал погреться куревом. Я отказывался и молчал, все больше обволакиваемый холодом, словно на мне ничего и не было. Единственное, чего хотелось — рассвета. Я ждал его, как никогда раньше. Чулкову казалось, что я засыпаю, и он начинал тормошить меня.

Раннее утро медленно пробивалось сквозь серую мглу и как будто не предвещало ничего особенного, но затишье настораживало.

— Долго что-то сегодня фриц собирается, — проронил Чулков. — Что бы это значило? А? Алексей?

Я не знал, что это значило, но, так же как и старшина, забыв про холод, ждал, что вот с минуты на минуту… Только началось все ближе к середине дня. В мерзлую землю вокруг нас с леденящим свистом и глухим грохотом вонзались вражеские мины. Кажется, закачалась и застонала от боли терпеливая земля.

— Ничего, посмотрим… — едва расслышал я задиристые, полные уверенности слова Чулкова, которые так нужны были в этот момент. Они прозвучали для меня сильнее всяких громких команд.

Прямо на наш окоп по глубокому почерневшему снегу медленно и как-то странно, боком, полз боец из стрелковой роты, остатки которой после огневого налета и повторной контратаки отходили на окраину села и занимали оборону левее нас. Я видел, как боец опирался на локоть, отталкивался одной ногой, оставляя борозду на снегу. За собой он волочил винтовку. Мне хотелось помочь ему и подбодрить как-то, но, кроме частых выстрелов из карабина, которые, может, он и не слышал, ничем больше помочь ему я не мог.

Чулков строчил короткими очередями по появившимся перед позицией нашего батальона танкам и бежавшим за ними автоматчикам. Артиллеристам пока не удавалось подбить эти танки, медленно и даже как-то неуклюже ползшие к нашему пригорку. Чулков ворчал на артиллеристов и на стрелков. Мне тоже казалось, что наша оборона как-то стихла под непрерывным обстрелом немецких минометов. Нас обкладывали кругом.

— И приготовь бутылку и гранату! — крикнул мне Чулков.

Они лежали в нише окопа, которую я выдолбил специально, чтобы их не разбило и не засыпало мерзлой землей при обстреле.

— Диски набивай! — потребовал Чулков, приняв от меня противотанковую бутылку.

Я присел на дно окопа перед раскрытым ящиком с патронами и принялся за диски. До меня все время долетало бессвязное ворчанье и ругань Чулкова. Обычно он говорил мало, а в окопе что-то бубнил непрерывно. Наверное, не мог без этого в минуты сильного напряжения.

По его неожиданному возгласу я понял: перед окопом что-то произошло — и на секунду высунулся из-за бруствера.

На поле перед нами дымил немецкий танк. Бежавшие за ним автоматчики не залегли, а подбирались к нашим окопам. Автоматная трескотня угрожающе приближалась.

Набивая диски, я почувствовал, как мне стало знобко и как по спине пробегают мурашки. Бой нарастал. Наша оборона еще больше оживилась, и казалось, что мы вот-вот перейдем в рукопашную. Стойкость тех, кто был рядом с нами, вызвала похвалу Чулкова:

— Это я понимаю!..

Передав ему очередной диск, я принялся палить из своего карабина… Перед окопом возник ползущий боец и сразу же попросил у меня винтовку, — очевидно, уловил на слух, что настала критическая минута боя. Он лег в неглубокой воронке, метрах в пяти справа от нашего окопа и ждал, глядя на нас.

— А твоя где? — грозно прохрипел Чулков, не отрываясь от пулемета.

Я удивился, как он мог услышать тихий голос бойца в грохоте разрывов.