Бои местного значения

Рано утром поезд остановился на Курском вокзале столицы. Как только мы вышли на безмолвную платформу, холодный ветерок сразу согнал с нас дремотное состояние. Сопровождавший лейтенант разбил нашу курсантскую команду на несколько групп. Мы с Петром оказались в той, которой было приказано следовать на Бахметьевскую, в Институт инженеров железнодорожного транспорта. В еще не рассеявшейся утренней мгле ехали мы трамваем по московским улицам, всматриваясь в суровость прифронтового города.

Столица была на осадном положении.

В институте, разыскивая нужную аудиторию, мы без всяких объяснений поняли, что формируется новая дивизия. Приходили и уходили команды, объявлялись построения, зачитывались списки, командиры собирали какие-то группы, проводили переклички и уводили своих людей; другие даже находили время для отдыха, располагались в коридорах и аудиториях на полу, пили из кружек кипяток, не обращая внимания на царившую вокруг, как нам казалось, суматоху.

Принявший нас капитан обрадовался и заявил, что дивизии очень нужны грамотные оружейники. Распределив курсантов по полкам, он посоветовал пообедать и отправляться к месту службы.

— В наш полк, — обращаясь ко мне и Петру, сказал он, — можно проехать трамваем, а потом троллейбусом прямо до самой обороны. Держите курс на Потылиху, с выходом на Воробьевы горы…

Оказалось, что стрелковый полк, в который нас направили, занимал оборону в районе киностудии «Мосфильм». Около глубокого оврага громоздились заброшенные декорации, напоминавшие о том, что еще совсем недавно в этом месте режиссеры и художники снимали сцены для какого-то фильма. Теперь здесь были другие люди с другими заботами.

Бойцы и командиры одного из батальонов полка укрепляли оборону — рыли окопы поглубже, строили блиндажи покрепче, огневые точки располагали с таким расчетом, чтобы они были неуязвимее и грознее для гитлеровцев, остервенело рвавшихся к Москве.

— Пусть сунутся, доверху набьем этот овраг, — услышал я из глубокой траншеи.

С рассвета и до позднего вечера мы ходили со старшим оружейным мастером Чулковым по траншеям и землянкам из роты в роту, проверяя исправность винтовок и пулеметов и на ходу их ремонтируя. Чулков учил нас оружейному делу на практике. Я присматривался к нему, и его суровость в эти дни удивляла меня. Он до хрипоты кричал на бойцов, если замечал небрежное отношение к винтовке или пулемету, находил на оружии пятнышко ржавчины. Доставалось от него даже командирам взводов и рот.

— Товарищ старшина, — попытался я как-то утихомирить его, — ну что вы так?.. Ну, недосмотрел человек.

— Ты еще будешь меня учить? — оборвал Чулков. — Ты слышал, что Щербаков по радио говорил?

— Слышал.

— Тогда выполняй. Ты — комсомолец, я — коммунист. Это он персонально нам с тобой толковал, что надо делать, чтобы не сдать Москву немцам! А ты думал так: осадное положение — это одно, а ржавчина на винтовке — другое? Нет, брат! Железная дисциплина нужна. Надо смотреть в оба, чтобы нас не провели шпионы, диверсанты и разная сволочь, а заодно и расхлябанность некоторых. Наплевательское отношение к винтовке в такой опасной обстановке — это преступление. Таких надо немедля отдавать военному трибуналу. Слышал?

— Слышал, товарищ старшина.

— И не учи меня.

— Не буду.

На ночь Чулков решил не возвращаться в расположение на Серпуховку, а заночевать в покинутой даче, чтобы пораньше с утра закончить проверку оружия в батальоне и устранить обнаруженные неисправности на месте.

С наступлением темноты в небе над Москвой забушевало море разрывов. Зенитная артиллерия вела заградительный огонь. Прожектористы шарили по небу гигантскими лучами, скрещивая их то в одном, то в другом месте. Поблизости была зенитная батарея, и дача дрожала от грохота. Мы расположились на верхнем этаже в пустой комнате, на столах, подложив под головы стопки книг, оставленных хозяевами.

Чулков и Петр скоро затихли, а я, как всегда на новом месте, долго ворочался, не мог заснуть. На душе было тревожно.

Перебирал в памяти каждое услышанное слово о городе, где мы с Петром росли и учились, — в последние октябрьские дни его защитники, в составе которых был Рабочий полк, героически сражались с танками Гудериана, преграждая им путь на Москву.

Долго еще в эту ночь мне приходили разные воспоминания. А за окнами дачи в темноте шумел пронзительный ветер, раскачивались и скрипели деревья, стучала кровля на крыше, и от этого наше пристанище наполнялось таинственными шорохами, новой, взрослой тревогой.

Обстановка под Москвой с каждым днем все больше накалялась. Враг стоял у ее ворот.

Наша дивизия еще вооружалась, получала боеприпасы, готовилась к обороне столицы на ее ближних окраинах, а мы с Петром, занимаясь строевой подготовкой в составе батальона, старались, как в училище на плацу, держать равнение в шеренге, тверже и шире шагать с винтовками наперевес.