Бой без выстрелов

На двери кабинета, пока офицер отмыкал ее ключом, Ковшов успел прочитать слово, написанное латинскими буквами: «Венцель». Очевидно, фамилия хозяина кабинета.

Офицер вошел, снял фуражку, повесил ее и прошел к столу. Сел и обратился к Ковшову:

— Господин Ковшов, составьте список раненых. Форма: фамилия, имя, отчество, год рождения, вероисповедание, род войск, воинское звание, должность, партийность, национальность, место рождения или жительства до армии, куда хотел бы ехать после выздоровления.

— Господин офицер, разрешите записать. Могу забыть.

Офицер открыл ящик стола, вынул из него бумагу и, подавая Ковшову, сказал:

— Здесь все вопросы, которые нас интересуют. Список в двух экземплярах — на русском и немецком языках. Сведения должны быть точные, за вашей подписью. Учтите, что мы за обман расстреливаем.

— Когда я должен представить эти материалы, господин офицер?

— Завтра к десяти часам.

— Господин офицер, разрешите заметить, что к десяти утра физически нельзя составить столь обширный материал, а в отношении экземпляра на немецком языке просто невозможно, потому что нет работников, знающих немецкий язык.

Офицер подумал и сказал:

— Представьте русский экземпляр послезавтра в десять утра. Моя фамилия Венцель.

— Будет сделано, господин офицер!

Венцель вывел Ковшова на лестницу и, что-то крикнув часовому, вернулся в кабинет.

Выйдя из подъезда на залитую солнцем улицу, Ковшов вздохнул с облегчением. Не спеша, наслаждаясь свободой, шел он в больницу. Шел и пытался ответить на многие вопросы. Почему, например, немецкие офицеры так поверхностно осмотрели палаты. Он-то думал, что сразу же начнется придирчивая проверка состава. Списки. Зачем им вероисповедание? Да и что напишешь в этой графе, если среди раненых, наверное, верующих и нет. Куда хочет ехать? Место жительства? Все эти вопросы — только попытка зашифровать главные: звание, должность, партийность. Первое упоминание о расстреле… Даже в ответах о вероисповедании можно ведь при желании усмотреть обман.

У рекламного щита Ковшов остановился. Закрывая наспех оборванные старые афиши, висело большое объявление — приказ о регистрации евреев без различия пола и возраста. Устанавливался срок: до двадцатого августа все жители еврейской национальности обязаны лично зарегистрироваться в комендатуре.

Проходя по пустынной площади, Ковшов увидел у подъезда «Савоя» легковые автомашины и мотоциклы, часовых у дверей и у входа во двор. Парные патрули прогуливались по улицам вблизи гостиницы. Очевидно, здесь комендатура. А что же в «Ударнике»? В каком учреждении он был?

Ковшов не заметил, как дошел до больницы, где с нетерпением ждали его возвращения, беспокоились из-за долгого отсутствия. Он спокойно улыбнулся:

— Привыкайте к моим отлучкам… господа. Тут же дал задание готовить списки раненых.

— Ответы на вопросы возьмите из историй болезни. Для заполнения тех граф, на которые не дает ответа история болезни, опросите раненых. Я предупрежден, что за обман немецкого командования меня расстреляют.

Ковшов проговорил это с обычной своей медлительностью и снова улыбнулся:

— Обманывать немецкое командование у нас нет оснований, мы ничего не скрываем.

Потом Ковшов прошел по палатам. Хоть на минуту, но зашел в каждую. Знал, что больные не меньше сотрудников встревожены первым посещением врагов. Шел он по больнице, улыбался, на ходу делал замечания: здесь увидел пыль на стекле, там — следы на паркете… «Все идет нормально, — говорил он своим видом. — Волноваться нет оснований».

* * *

Списки писали во всех отделениях, но не ставили порядковых номеров и вносили в списки далеко не каждого.

Под вечер в кабинет Ковшова вошла санитарка Кристюк.

— Господин Ковшов, разрешите поговорить…

— Садитесь, товарищ Кристюк. Мы одни, можно обращаться по-старому. Господином называться утомительно… Слушаю вас, товарищ Кристюк.

— В городе объявлена регистрация евреев. Я — еврейка. Что делать?

Ковшов знал старательную женщину не первый день, но принимал ее за украинку.

— Кто в санатории и в городе знает вашу национальность? — задал он встречный вопрос.

— Она указана в паспорте, в анкете отдела кадров госпиталя.

— Анкеты работников госпиталя вывезены или уничтожены. Остался паспорт. Сожгите его!

— А как без документа? Может, лучше зарегистрироваться?

— Скажу откровенно, мы одни. Фашисты поголовно истребляют евреев. И здесь не будет исключения. Зарегистрируетесь — и погибнете. Не являйтесь в комендатуру!

— Боюсь.

— Если не явитесь — есть шанс остаться в живых. Явитесь — наверняка расстреляют. Вместо паспорта выдадим справку больницы. Решайте.

— Спасибо, Петр Федорович! Сделаю по вашему совету.

— Хорошо. Дайте такой совет и другим, национальность которых немногим известна, только на меня не ссылайтесь.

Вопрос о регистрации то в гестапо, то в комендатуре, то в полиции касался все новых и новых групп работников. На следующий день поступило распоряжение прислать на регистрацию военных врачей. Нет сомнения, что скоро потребуют в гестапо оставшихся в городе членов партии.