Интерес представляет еще один аспект политической мысли Кальвина. Как и Цвингли, Кальвин с большим недоверием относился к монархии. Монархи склонны впадать в тиранию; их поступки мотивированы личными интересами, а не благосостоянием народа. Эта тенденция наблюдалась даже у ветхозаветных царей, не говоря уже о монархах шестнадцатого века. Хотя Кальвин больше склонен осуждать монархов, а не монархию, [14] его опасения относительно самой идеи абсолютной власти одного человека очевидны. Последующий вызов, брошенный «кальвинизмом» монархиям по всей Европе, в частности, свержение и последующая казнь Карла I Английского (1649 г.), является свидетельством важности женевской политической мысли. Относительные достоинства лютеранства и кальвинизма часто оцениваются на основании их политических взглядов: первый считается монархистским, а последний — республиканским. Политические обстоятельства, в которых находились основатели этих религиозных систем, похоже, вознесены до уровня их фундаментальных верований.
На основании вышеприведенного анализа становится очевидным, что фраза «кальвинская Женева» является глубоко ошибочной. Кальвин не был диктатором, правящим железной рукой населением Женевы. В течение большей части своего пребывания в городе он не был даже гражданином Женевы и, таким образом, был лишен доступа к политической власти. Он был лишь проповедником, который не мог диктовать свою волю правящему магистрату. В действительности городские, власти до самого конца сохраняли за собой право изгнать Кальвина, даже если они и предпочли не воспользоваться им. Как член Консистории он мог, конечно, от имени священников делать представления в магистрат, однако эти представления часто игнорировались. В любом случае Кальвин не имел законного права действовать независимо от остальных священников, чье коллективное мнение он, как известно, ценил и уважал. Влияние Кальвина в Женеве, в конечном итоге, было основано не на официальной должности (которая была незначительной), а на его большом личном авторитете проповедника и пастора.
Для дальнейшего чтения
Heinrich Bomkamm (Генрих Борнкамм), «Luther's World of Thought» (Мир мысли Лютера) (St Louis, 1958), рр. 218-72.
«Luther's Doctrine of the Two Kingdoms» (Доктрина Лютера о Двух Царствах) (Philadelphia, 1966).
Нагго Hoepfl (Xappo Хепфль), «The Christian Polity of John Calvin» (Христианское государство Иоанна Кальвина) (Cambridge, 1985). — (ed.), «Luther and Calvin on Secular Authority» (Лютер и Кальвин о светской власти) (Cambridge, 1991).
David С. Steinmetz (Давид С. Стайнметз), «Luther and the Two Kingdoms» (Лютер и Два Царства), in «Luther in Context» (Bloomington, Ind., 1986), pp. 112-25.
W. P. Stephens (У. П. Стефанс), «The Theology of Huldrych Zwingli» (Богословие Ульриха Цвингли) (Oxford, 1986), pp. 282-310.
T. F. Ton-ance (Т. Ф. Торранс), «Kingdom an Church: A Study in the Theology of the Reformation» (Царство и Церковь: Исследование по богословию Реформации) (Edinburgh, 1956).
11. ВЛИЯНИЕ РЕФОРМАЦИОННОЙ МЫСЛИ НА ИСТОРИЮ
Всем, кто изучает какой-либо предмет, хочется быть уверенным, что его влияние выходит за рамки узких ограничений. Целью настоящей заключительной главы является исследование некоторых путей, посредством которых религиозные идей Реформации изменили историю либо положив начало новым взглядам, либо устранив препятствия на пути их развития. Мы проследим развитие некоторых идей, зародившихся в это время, и рассмотрим их влияние на западную культуру. Как мы увидим ниже, можно сказать, что Реформация придала истории творческий импульс, оказавший большое влияние на формирование нашего мира.
Неспособность осознать степень доктринальной обусловленности ценностей, настроений и действий, несомненно, внесла свой вклад в поверхностность некоторых современных исторических работ. Новые взгляды и настроения, связанные с Реформацией, не были ни произвольными, ни реакцией на чисто социальные или экономические силы. Позитивное и преданное отношение к светскому порядку, столь характерное для Реформации и представляющее такое значение для формирования современной западной культуры, основывается на ряде богословских представлений.
Начнем мы, однако, с рассмотрения двух неприемлемых понимании взаимоотношений теории и практики, мысли и социального существования. Некоторые исследователи Реформации, особенно в девятнадцатом веке, увлекались тем, что можно назвать «романтическим идеализмом», предполагавшим, что религиозные идеи были единственной движущей силой западной истории в шестнадцатом столетии. Понятие о «чисто религиозной обусловленности» основывается на недоказуемом предположении, что религиозные идеи существуют в полной абстракции и оторванности от социальных и материальных факторов.