Богом данный

Сигарета заканчивается до обидного быстро. Головная боль снова вернулась, она тонко звенит в висках, словно пытается наружу вырваться, ей тесно внутри моей головы, тихо ухает в затылке… комкаю окурок о плитку, утром уберут, вместе с футболкой, на которой следы моего падения.

— Ты можешь думать, что угодно, — улыбаюсь я, и неважно, видит ли она в сумраке мою улыбку. — Что победила в игре, которую сама себе выдумала. А на деле я просто тебя трахнул. Ты как была моей вещью, так и осталась.

Она молчит. Шорты которые я с неё стянул, так и болтались на уровне её лодыжек, она сняла и отбросила их. Затем и бюстгальтер. Стоит, голая совсем, в свете луны кажется, что её кожа мертвенно бедного цвета. Лунный свет мягко, словно лаская обтекает её тело, стремится показать мне её в самом лучшем ракурсе. Маленькая высокая грудь, с острыми пиками сосков, впалый живот, мягкая округлость ягодиц, гладкие тонкие ноги… Она идеальная, моя покупка.

— Ты продержишься сегодня, — говорит она. — Может даже завтра. А потом позовешь меня. И знаешь, что самое страшное? Я приду. Потому что ты прав, я просто твоя вещь.

И уходит в свое крыло. Идёт, а я вслед смотрю. Закуриваю ещё одну сигарету, встаю, потом все же оборачиваюсь. Дошла до ночников, они вернули её коже тёплый матовый свет, но я то знаю, что она — льдинка. Закрываю дверь, щёлкает, запирая замок ключ, а я думаю о том, что наверное, она права. Но… я крепче, чем ей кажется.

Дом был пуст и темен. Главное — тих. Я иду и думаю, права, сто раз права, начиная с того, что сегодня я не усну, завтра не усну тоже… к тому времени, как рассвело окончательно я просто сидел в кабинете, смотрел в погасший камин и курил одну за другой. Пепельница полна, в воздухе сизый дым, ветер, что дует в открытое окно не в силах его разогнать. Я поднялся с кресла, прошёл к окну. Сегодня мороз. Все покрыто тонким слоем снега, который растает днем, но ещё немного и зима захватит все вокруг. Тогда станет легче, каждый год становится. Мысли построятся ровными шеренгами, с ними же тараканы, и в голову непременно придёт верное решение.

— Я подумаю об этом завтра, — сказал я вслух и рассмеялся.

Завтра станет легче. Должно. И тогда я буду сильнее той девочки, что закрыта, спрятана в глубинах моего дома, тогда она проиграет. Я позвонил на пункт охраны и приказал готовить машину. Не могу спать, буду работать, до изнеможения, до полной потери сил. Может тогда сломаюсь и усну, перестану думать о том, каковы на вкус её губы.

— Холодно, — я вышел на улицу и ветер щедро бросил в моё лицо мелкого колкого снега. — Слышишь, Сергей? Холодно.

Он кивнул. Выглядит не выспавшимся, со мной тяжело работать. Особенно — осенью. Тяжело подстроиться под мой ритм, не спать сутками, иногда я специально вызываю их в неурочное время, чтобы они мучились так же, как я. Пытка отсутствием сна, уж я то знаю об этом все.

Вельзевул подбежал к моим ногам. Он никогда не ластился, максимум позволял потрепать себя по лобастой башке, мой немой пёс. Я присел перед ним на корточки, отбросил очередную сигарету на мерзлую землю. Вгляделся в его лицо, мордой назвать не получалось. У него чёрная шерсть, с рыжими подпалинами, которые полосами расходятся по телу, имитируя тигровый окрас. Широкий лоб, глубоко посаженые карие глаза. Часто мне кажется, что он хочет сказать что-то и не может. Потому что немой, потому что собака… иногда казалось, что эта псина умнее всех нас вместе взятых.

— Старина, — позвал я. — Уж если бы мог сказать, ты сказал бы, верно?

Ванде он никогда не нравился. Особенности породы таковы, что щенок выбирает себе одного хозяина, все остальные люди — вторичны. Я тогда только взял его, он был мелкий и потешный, а на Ванду рычал, даже старался не подпускать ко мне, ревновал. И я гадал, если это она, узнал ли он? По его поведению ничего невозможно было понять, он не любил всех людей, кроме меня.

— Конечно, сказал бы, — вздохнул я, и махнул Сергею — поехали.

Я уже привык к тому, что езжу в сопровождении минимум двух машин охраны. Раньше это было необходимостью, а теперь, когда все стабилизировалось, просто привычка. Сергей по прежнему настаивает, что это обязательно, а мне плевать. Хотя Ирма смеётся, что я стольким лоботрясам даю работу, которая заключается только в том, чтобы мной любоваться, что государство обязано предоставлять мне налоговые льготы.

— Что на повестке? — спросил Сергей.

— Подраться бы…

Раньше я выходил на ринг. Нет, бои были не профессиональные, но я отдавался им целиком. Мне нравилось одерживать победу в случае, если она заслужена. Один раз, помню, мои ребята до беспамятства избили боксера, который из страха и предосторожности мне поддавался. Сейчас я бы вышел на ринг, но… С тех пор, как ЭТО поселилось в моей голове драться мне было запрещено категорически. И я бы плевал на предупреждения врачей, только вот очередное но…