Богоборец

Геката подошла ко мне, нежно поцеловала в лоб. «Как покойника», — мысленно хмыкнул я. После чего новые боги просто исчезли. Буднично и без спецэффектов. Вместе со своими солдатами, вместе с Рубио. Как будто и не было никого.

— Да уж… всё-таки она тоже обижена на смертных, — хмыкнула Кера. — Хотя и старается этого не показать. А братьям никогда не было дела до поклонения. Точнее, они просто не знают, что это такое — не успели прочувствовать. Может быть, ещё попробуют. Нет, ну она всегда была злопамятной сукой! Это же надо такую свинью подложить!

— Ну а нам чего теперь делать? — сам понимаю, что вопрос прозвучал до жути беспомощно. — Мне?

* * *

Кера всем своим недоступным смертным восприятием впитывала ощущения от гибели бога. Наслаждалась его недоумением и страхом. Он так привык, что один, так привык к собственной безнаказанности, и теперь, когда за ним пришли те, кто легко, играючи, уничтожает его по частям, бог даже не боялся. Он просто не понимал, поверить не мог, что такое вообще возможно. Его, великого, всемогущего и бессмертного, властелина смертных и убийцу бессмертных, кто-то молча и без особых усилий разматывает на куски. Повезло им, конечно, что чистый так подставился. Не будь он воплощён в смертные тела, было бы намного сложнее.

Патрон рядом, наоборот, страдал. Сначала — оттого, что не сам исполняет свою месть. Кера прекрасно понимала его обиду, но совсем не беспокоилась. Она перестала переживать за душевное здоровье Диего в тот момент, когда он отправился с ней в Тартар. Не ожидала. На самом деле не ожидала, что ответственность и привязанность к ней перевесит одержимость местью. Была уверена, что Диего даже не станет рассматривать вариант оставить эту свою вечную войну ради того, чтобы найти помощь. Он должен был броситься в последнюю, безнадёжную битву и сгинуть — другого варианта нет. Бога может убить только бог, а Диего… он очень сильный, но не бог. Но она была очень рада, что он смог хоть на время отодвинуть свою одержимость местью. Значит, она ошиблась, и эта ошибка была очень приятна. Хотя бы потому, что одна в Тартаре она бы сгинула, скорее всего. Присоединилась к сонму беспамятных. Диего даже не заметил, насколько тяжело ей было, пока она не добралась до оформленного. Да и потом — тоже.

Теперь патрон сначала сосредоточенно страдал, что не ему досталась честь уничтожить чуждую тварь, потом вдруг решил, что она уйдёт… дурачок. Её возле Диего держит давно уже не клятва.

А потом она почувствовала смерть бога. Его личность разрушилась. В последнем, предсмертном крике сосредоточилось всё то же — непонимание и неверие. «Надо же. Как маленький смертный ребёнок, — хмыкнула богиня. — До последнего был уверен, что уж с ним-то ничего плохого произойти не сможет».

Всё-таки сестра и братья оставили неприятный подарок напоследок. И этот подарок ещё принесёт проблем. Бог мёртв, но его сила, бесхозная сила, осталась. Как и осколки личности. Большей частью чистый воплотился в своих иерархах. Девяносто девять процентов его сил приняли в себя девять идиотов. Остальное разошлось по другим монахам. Большая их часть тоже сдохла, когда умер бог. В них просто оставалось слишком мало от смертного, чтобы продолжать жить. Но часть, те, что прежде были самыми слабыми, осталась.

«И теперь эти монахи свободны. Больше нет бога, который руководил ими как марионетками. Осталась только обрезанная душа и много, много силы. Один процент всего, да… Наплачется ещё патрон с ними. Все смертные наплачутся. Впрочем, говорить ему об этом пока не стоит».

Глава 17

Плохо, когда тебя будит тяжелое тело, с маху падающее на живот. Особенно, если накануне ты предавался возлияниям. Как и позавчера. Как и за день до этого. От удара я едва не вывалил на пол всё, что оставалось в желудке. Рука автоматически нырнула под подушку, ствол упёрся во что-то мягкое, и только потом я начал осознавать реальность.

— Давай-давай, пристрели собственную любимую сестру! То-то будет замечательно! — голос Акулине был звонким и радостным, резко контрастируя с настроением и самочувствием.

Револьвер я убрал. И даже глаза смог продрать.

— Ты чего здесь делаешь? — прохрипел я.

— Да вот, пришла навестить своего непутёвого брата! И осведомиться, как долго ты собираешься страдать ерундой! Петра вчера плакала! Папа тебя побить хотел! И побил бы, если бы нашёл!

Я попытался вспомнить, а где я, собственно, нахожусь. Не преуспел. Вообще воспоминания о последних днях были подёрнуты дымкой пьяного забвения. Стыдно… не было. Ну, не сильно. «Но, пожалуй, пора это прекращать», — подумал я. Хватит изображать из себя нежный цветочек, которого лишили сладкого.

Нет, поначалу я держался. Первые несколько декад после того, как чистого уничтожили, никому из нас было не до отдыха и развлечений.

Не знаю, как дядя и доминус Флавий, а я почему-то был наивно уверен, что стоит убить чистого, и всё резко изменится. Все проблемы исчезнут, останется только мирная жизнь, которую не очень понятно, как жить, но это только мои проблемы. Реальность оказалась несколько сложнее.