Богинями мы были и остались

Лелька насторожилась, это было слышно по ее дыханию. Шутки шутками, но она всегда четко улавливала, когда я срывалась с катушек всерьез.

— Че случилось-то?

— Получила ремонтной киркой по ноге, больно, знаешь ли.

— По этому поводу ты решила утопиться? Чтобы не мучиться?

— Тебе смешно, а меня, между прочим, чуть не ограбили.

— Да ты что? Рассказывай! — с воодушевлением заявила Лелька, она обожала слушать о чужих несчастьях и сочувствовать.

— Точнее, меня не ограбили, но дверь взломали.

— И ничего не взяли? Я честно огляделась.

— Нет, ничего. Правда, мама забрала мои кроссовки, собралась бегать по утрам. Но это ерунда, у меня еще пара есть.

— Погоди, — недоуменно перебила меня Лелька, — при чем тут твоя мама?

— Ну она опять жениха приводила. Вчера «Гвидона», а сегодня милиционера. Он-то дверь и взломал, ему все можно.

— Запутала ты меня, — пожаловалась подруга.

— Я и сама запуталась, — всхлипнула я.

— Чего ревешь-то? Мент не понравился? Или ты мне не все рассказала?

— Не все, — призналась я, — давай я буду есть и рассказывать.

Лелька милостиво разрешила, и я принялась жевать холодную рыбу, запивая томатным соком и, чавкая, излагать свои беды…

— Теперь все? — удовлетворенно спросила подруга, когда я закончила описывать маразматика Прохоренкова и семью сумасшедших Уклюйко.

— Да, — не очень уверенно ответила я.

— А Горька?

— Что — Горька?

— Он звонил?

— Он не звонил, звонили только по поводу Сени.

— А Горька?

— Ну что ты как попугай! — раздраженно прикрикнула я, соображая, как уйти от опасной темы.

— Значит, Егор Дмитриевич в опале, — сделала вывод Лелька, — что случилось на этот раз?

— Я застала его с другой!

— Ты серьезно? Ну я так и знала! Вот козел! Вот бабник! — Подружка так разошлась, что мне даже не хотелось ее останавливать. Приятно было слышать, что ты хорошая и замечательная, а мужчина, который дурачил тебя, просто идиот!

— Ладно, — выдохлась Лелька, — рассказывай все по порядку. Где? Когда? Какая она из себя?

— Кто?

— Как это — кто? Как это — кто? Эта чувиха, на которую он тебя променял?

— Лелька, как ты выражаешься? — в который раз поразилась я. — Просто подростковый сленг какой-то!

— А чего ты удивляешься? У меня дочь подросток, и вообще дело не в этом. Рассказывай.

— Да не о чем рассказывать, — я вздохнула, — мы столкнулись, когда он выходил из чужой квартиры, а когда я спросила, что он тут делает, Горе сказал, что выгуливал собаку друга. Ньюфаундленда, что ли…

— Ну? — не поняла подруга. — А дальше-то?

— Ничего. Отвез Палыча, потом меня и поехал на работу.

— Палыч — это кто?

— Да маразматик. Такой смешной, я же только что тебе рассказывала.

— Погоди, погоди, — затарахтела Лелька, — при чем здесь маразматики? Баба с ним была или нет?

— Ты что, сдурела? Ему скоро восемьдесят!

— Кому?! — опешила подруга.

— Палычу, а ты про кого?

Она немного помолчала, видимо устанавливая равновесие.

— С Егором-то что? — рявкнула наконец Лелька. — Была баба или не была? С кем ты его застала-то?

— А… Да я это так ляпнула, в сердцах. Были у меня подозрения, — объяснила я, — нет, правда, что еще за ньюфаундленд? И вообще, какой идиот Горюшке собаку доверит?

— Ну и дура ты, Викторовна, — вздохнула Лелька, — ни фига не застала, а воешь! В общем, так, приезжай ко мне — и поговорим нормально. А то потом мне на свидание с будущим супругом бежать…

— Вот, значит, как! — возмутилась я. — Опять хочешь меня нянькой приставить к своим обормотам?

— Мариночка, ну тебе все равно делать нечего, — заныла подруга.