Богиня пустыни

Сендрин медленно опустилась на землю у подножья термитника. Трава зашелестела, когда она коснулась ее коленями, зашелестела громче, отчетливее, чем до сих пор, словно разговаривала с ней на странном языке, означающем что угодно: это могли быть крики боли или же приглашение к разговору. Чувства Сендрин были обострены до предела, но они не смогли помочь ей понять эти голоса. Она слышала, но не понимала, видела, но не узнавала. Она не была единым целым с этим миром и, пожалуй, никогда не могла им стать. Но где-то за пределами ее чувств и мыслей она ощущала близость прозрения, о котором могла только грезить.

«Я — избранная», — пронзила ее мысль, и в тихом экстазе она закрыла глаза. Краски и свет потускнели, а когда она вновь подняла веки, она была уже где-то в другом месте.

Ее окутывала темнота. Постепенно ее глаза привыкли к недостатку света. Из мрака выныривали какие-то очертания. При этом она осознавала свое присутствие в этом месте. Это был не сон, в котором все видно и слышно, без различия, темно ли, светло ли, передвигаешься по воде или по небу. Вместо этого ощущалась реальность, но другая, не та, которую она знала.

Она была здесь, без сомнений. Она могла чувствовать твердую землю у себя под ногами, а когда немного отошла в сторону, ее руки нащупали стену. И то и другое показалось ей слегка скругленным, как будто она находилась внутри трубы шириной в несколько шагов и такой же высоты. Шум листьев акаций прекратился, вместо него она слышала сильные завывания ветра. Мощный поток дул ей в лицо.

Когда она сделала несколько шагов вперед, то заметила, что земля перед нею слегка приподнимается. Ей все еще казалось, что она блуждает во сне, но этот сон позволял ей не только видеть и слышать окружающее, но и чувствовать его. Эта земля и впрямь была у нее под ногами, а поток воздуха стал настолько холодным, что она озябла.

За нею раздавался шум — не только ветер, свистящий у нее в ушах, но и нечто иное: резкий хруст и трение, как будто металл или камни терлись друг о друга. Она слышала что-то похожее на шаги, щелкающие звуки, которые быстро приближались — так поспешно, что невозможно было оценить, сколько было идущих сюда. Быть может, двое, может, шестеро или целая дюжина.

Она напряженно смотрела назад, в неизвестную глубину штольни, из которой доносились шумы. Темнота, казалось, стала еще чернее, словно тень, поглотившая ее.

Сендрин развернулась и побежала в гору, навстречу свистящему потоку воздуха. Через несколько шагов она поняла, что оторвалась от своего преследователя, он больше не приближался, держался на одном и том же расстоянии. Но если бы она помедлила, он бы настиг ее, она боялась увидеть эту тень еще раз и услышать так близко эти ужасные звуки.

Она заметила теперь, что земля не везде была одинаково твердой. В некоторых местах она по лодыжку была покрыта песком и осыпью. Пронизывающий запах земли и заплесневевшего дерева витал в шахте. Но если это была подземная штольня, то как тогда она сюда попала и что ее преследовало? Такие мысли стремительно проносились у нее в голове, но в панике у нее не было времени подумать об этом. Она должна была бежать, бежать все дальше, в то время как звуки у нее за спиной не отставали, а, наоборот, приближались!

Она спотыкалась, падала, снова вскакивала, мчалась дальше. Ее преследователь настигал ее. Она слышала его шаги сразу за последним поворотом штольни, и если бы она остановилась и посмотрела назад, то могла бы увидеть, как он надвигается из мрака.

Ее страх перед темнотой был подобен неудержимому ужасу, который скальпелем разрезал ее мозг на мелкие кусочки и постепенно лишал ее самообладания. Ее движения становились неконтролируемыми, дыхание — нерегулярным. Она судорожно вдыхала воздух, словно у нее перехватило горло. У нее в ушах отдавалось ее дыхание, все вокруг было как бы накрыто колоколом изнеможения и отупения. Она ощущала отчаянное желание упасть, просто остаться лежать, ожидая, когда придет конец; но что-то толкало, подгоняло ее вперед, не столько ее сознание, сколько сила, управляющая ею в последние минуты.

Она снова увидела перед собой термитник, он становился все больше и больше, и вдруг ей пришла в голову настолько безумная идея, что она готова была громко расхохотаться. Но действительность была какой угодно, только не смешной, и, если эта штольня была тем, чего она боялась, тогда безумной стала не одна она, но весь мир.

Трение и скольжение позади нее, быстрые и резкие шаги, которые могли совершать бог весть сколько ног, были звуками, производимыми насекомыми, если бы только человеческое ухо в состоянии было услышать их. А эта штольня из глины, песка и влажной древесины… Да, это было возможно. Боже ты мой, это было возможно!

Темнота вокруг нее закручивалась новыми тенями, огромными контурами, состоящими из черноты, дрожащими, сотрясающимися. Трение! Отовсюду эти страшные звуки! Как будто что-то трется друг о друга, не металл, не камень, а рог и хитин!