Боги слепнут

– Я не люблю воду. Я люблю песок.

Малек не понимал, чего хочет от него странный похититель.

Бежать… да, бежать… Он поднялся и пошел. Бросил тяжелый пояс с кошелем. Потом аббу. Остался в одной длинной белой тунике. Шел, обливаясь потом. Сейчас, сейчас покажется дорога, хижина, пальма и под ней колодец. Малек останавливался и отирал пот. Оглядывался. За ним тянулась лиловая цепочка следов. А во следам шел проклятый дэв. Иногда ему казалось, что дэв пьет. Малек кидался к нему, но дэв ускользал. Малек никак не мог его догнать. Они носились по кругу. Малек падал на горячий песок и тут же вскакивал. Странно, но к полудню они были еще живы. И к вечеру тоже. Малек надеялся – если доживет до ночи, то спасется. До ночи он дожил Но спасения не было. Пронизывающий до костей холод заставил его зарыться в песок, будто заживо лечь в могилу. Он забылся тяжелым сном. В бреду ему мерещились сочные гроздья винограда. Он разминал их губами, и в рот ему сыпался песок.

Малек очнулся и вскочил. Над краем пустыни показался срез раскаленного шара. Солнце вновь всходило.

Проклятый дэв сидел подле.

– Я не хочу умирать, – прошептал Малек. И заплакал. Без слез.

Солнце поднималось. Но Малек никуда не шел. Не было сил. Он лежал, еще на что-то надеясь. На пощаду, на милость. Воды! Воды!

Он вновь открыл глаза. И тут понял, что лежит в своей комнате на широком ложе. Вокруг ковры и подушки. У изголовья кувшин. И нет ни пустыни, ни жаркого солнца, ни проклятого песка. Лишь на пустой тарелке несколько использованных шприцов. И подле записка. Дрожащими пальцами Малек развернул ее.

«Тебе нельзя пить еще шесть часов», – было начертано крупными буквами по-латыни.

Малек зарычал, завертелся на месте. Шесть часов! О нет! Шесть глотков! О да! Малек схватил кувшин. Тот был полон ледяной прозрачной влаги. Он приник губами и стал пить. Один, глоток, второй… Вода не приносила облегчения, рот жгло, будто он пил не воду, а глотал песок. Третий… В животе разгоралось пламя. Четвертый, пятый… Пальцы разжались, кувшин упал на пол, вода пролилась и напитала ковер. Малек зарычал и повалился на ковер. Чудилось – под ним раскаленный песок. Малек вскочил. Воды! Он кинулся к окну. И провалился в черную ямину.

Горячий песок вновь обжег тело. Малек повернул голову. Увидел небо – синее, настоящее. А в животе – огонь… Малек корчился, кожа пузырилась и лопалась до костей. Несчастный дергался и бил ногами. Кто-то плеснул на него из кувшина и обжег кипятком. А небо над головой из голубого сделалось белым, потом багровым и наконец померкло.

Люди, столпившиеся вокруг лежащего на мостовой человека, в изумлении смотрели на странного самоубийцу, который все время повторял: «Воды, воды» и разрывал ногтями кожу на животе, пока не затих.

– «Мечты» перебрал, – предположил низкорослый худощавый паренек, затягиваясь тоненькой табачной палочкой и сонно щурясь. – Видели мы такое, знаем…

Приехала медицинская машина и забрала тело.

II

Квинт сидел в маленькой таверне напротив гостиницы и видел, как увозили тело Малека. Теперь работорговец уже никому не расскажет о том, что случилось в его крепости. Одним варваром, знающим про «ярмо», стало меньше. Варвары умрут, а римляне никогда ничего не расскажут. Прежде чем расстаться, каждый из римлян вытянул из мешка свой жребий – бумажку с именем. Квинту достался обрывок с надписью «Малек». Дело оказалось хлопотным и денежным, но нетрудным.

Впрочем, и потратился Квинт не слишком. Большая часть суммы, полученной от Летиции на выкуп пленных, осталась у Квинта: бывших пленников он одарил щедро, но и себя не забыл. До вечера Квинт проспал в своем номере в гостинице. Затем оделся и направился в алеаториум. Несколько минут стоял у стола, наблюдая.

Немолодая женщина, затаив дыхание, следила, как падают на зеленое сукно кости. На худой жилистой шее светилась нитка крупного жемчуга. Когда-то жемчуг ценился в три раза дороже золота. С тех давних времен Рим питал слабость к жемчугу. Матрона выиграла. Засмеялась, обнажая блестящие зубы. Неестественно белые. Фальшивые. А может, и жемчуг фальшивый?