Боги слепнут

– Уж не думаешь ли ты, римлянин, что я разрешу вам плескаться в своём водоёме каждый день? Пользуйся случаем, парень! Пока я добр. В чем моя задача, сам посуди? А? Надо, чтобы товар был отменным. И твои родичи в Риме, собирая выкуп, не тратили денежки зря. Я люблю торговать качественным товаром, доминус Лентул!

– Кто-нибудь вернётся, и тогда я…

– Все вернутся вместе, когда мои люди вытолкают пленных палками со двора.

Я посижу возле твоего больного. Чего ты боишься? Или думаешь, я его прикончу после того, как спас?

– Спас?

– Ну разумеется, спас. Сначала я подсунул им лишние трупы вместо оставшихся в живых. А потом привёз вас сюда и спрятал. Иначе бы вас настигли монголы и перебили.

– Отпусти нас тогда.

– Ха, глупыш! У меня правило: ничего не делать даром, особенно для римлян.

В юности у меня была красотка-римлянка. Я торговал тогда дешёвыми украшениями. Эта красотка днём покупала у меня браслеты и ожерелья, расплачиваясь мужниными сестерциями, а по ночам я с нею забавлялся.

Кассий Лентул не знал, на что решиться. Он боялся оставить раненого. И в то же время боялся своим недоверием вызвать ещё большие подозрения.

– Хорошо, я искупаюсь… я быстро… я сейчас… – И медик заспешил к двери.

Едва Кассий Лентул вышел, как Малёк склонился над лежащим. Малёк не мог не узнать его, даже спустя столько лет, даже в этой изуродованной болезнями и страданиями оболочке. Работорговец удовлетворённо ухмыльнулся.

– Здравствуй, Цезарь, приговорённый к смерти, я приветствую тебя! – зашептал он на ухо пленнику. – Сколько любящая жёнушка готова заплатить за твоё спасение? Двадцать миллионов? Тридцать? Боги щедры… как я вижу… Они послали мне такую награду.

Купание было Лентулу не в радость. Да и какое это купание – плескание в грязной взбаламученной луже. Преторианцы пожирали глазами двор и стены, выискивая способ удрать. Считали охранников, искали убежища… Но Кассий не думал о побеге – только о своём пациенте, которого оставил один на один с Малеком.

– Я хочу лежать на солнце, – повторяла неустанно Роксана. – Назад я не пойду. Я буду лежать на солнце… Вот здесь.

Она отказалась идти, и двое преторианцев под гогот охранников унесли её со двора на руках. Она вырывалась, визжала, пробовала кусаться. Неужели они не понимают, что она умрёт в мерзком карцере.

Когда Кассий Лентул вернулся, Малека уже не было. Элий лежал все так же неподвижно, выпростав поверх простыни иссохшие руки. Глаза раненого были закрыты. Но меж плотно сомкнутых век текли слезы. Кассий не знал, что это означает – возвращение к жизни или приближение к смерти.

Вечером, сидя на крыше и наслаждаясь вкусом вина и прохладой ночного воздуха, Малёк прикидывал, сколько можно потребовать за пленника, очутившегося так неожиданно у него в руках. Миллион сестерциев? Два? Три? Обращаться к сенату не стоит – тогда римляне явятся неожиданно и сровняют крепость Малека с землёй. Но есть одна женщина, которая отдаст все, чтобы заполучить этого пленника. И он, Малёк, получит эти деньги.

Малёк потёр руки. Никогда прежде ему так не везло. Если бы он знал сразу, кто очутился у него в руках, он бы не тащил через пустыню этот нелепый караван с ранеными, а перебил бы всех и бросил трупы среди песков – пусть валяются без погребения. К чему торговать прахом, ждать приезда посланцев из далёкого Рима, когда один этот пленник, если останется жить, будет стоить дороже всех остальных, живых и мёртвых, вместе взятых.

Но он тут же подумал, что это даже очень хорошо, что привёл этот караван. Пусть его люди занимаются делом, охраняют римлян и пакуют прах в урны. Тогда никто не догадается, кого удалось заполучить Малеку и какова же истинная цена этого парня, что пребывает в прострации и не ведает, где и в чьих лапах он очутился.

– Бог должен быть всемогущ. Беспомощный бог – что может быть унизительнее.

Вер расхаживал по комнате и повторял вновь и вновь:

«Андабат». Он повторял это слово день за днём с утра до вечера. Он был уверен, что слово это имеет какой-то очень важный смысл. Оно может разогнать тьму, и бог узрит свет. Но тьма не рассеивалась. Но постепенно Логос научился видеть в темноте. Только видел он не комнату, а какое-то поле, затянутое густым зелёным туманом. Туман шевелился, как живой. То поднимался вверх, то стлался к земле. Из тумана появлялись фигуры и вновь тонули в зелёных волнах. Логос шёл наугад.

– Андабат, – сказал Логос.

Идущий впереди обернулся. Голова его была закрыта шлемом – глухим шлемом без прорезей для глаз. Так вот для кого с утра до ночи во тьме повторял Логос вновь и вновь «Андабат». Слова слились вместе и приняли чеканную форму шлема.

– Андабат, – повторил Логос.

Человек подался вперёд, будто делал выпад. Боец. Но он лишь протягивал руку. Логос взял его за руку.

– Идём.

– На арену? – спросил Андабат. Голос из-под шлема звучал глухо.

– Скорее! – сказал Логос.

– За что я буду сражаться? – спросил Андабат.

Он сильно хромал, но следовал за Логосом.

– Как всегда – исполнять желания. Или ты забыл, зачем вообще сражаются?

– Просто так, – сказал Андабат. – Ради крови.