Боги слепнут

Вечером Малёк, его люди и пленники покинули сожжённую деревушку. Три фургона Малека были забиты до отказа. Люди буквально лежали друг на друге. Малёк торопился. Если он столкнётся с монголами, ему конец. Три дня и две ночи они ехали по степи. В условленном месте Малека ждали погонщики и свежие верблюды. По пустыне он никогда не ездил на машинах, только на верблюдах. Утром караван, гружённый стонущей от боли добычей, ушёл в пустыню. Укреплённые с помощью деревянных распорок на седле, болтались с каждой стороны верблюда по две продолговатые люльки. В каждой, скорчившись, лежал пленник. Не всем предстояло добраться до крепости Малека живыми.

Малёк сидел на крыше и пил вино. Уже похолодало. Пора спускаться вниз – в объятия смуглой Темии. Раб почтительно ждал у входа. Надо будет скормить эту падаль львам. Когда Малеку привезут львов.

– Позови Губастого, – приказал Малёк. Вновь в мозгу его зародился план.

Умный

Малёк. Умный, потому и деньги к нему текут рекой. Подручный явился на зов.

– Разреши завтра раненым искупаться в водоёме. Только приглядывай за ними в оба, – приказал Малёк.

– Не убегут же они в пустыню, – ухмыльнулся Губастый.

– Их тридцать человек. И это преторианцы.

– Они бросятся на нас с голыми руками?

– Не удивлюсь. Я велел – приглядывай. Ты за них отвечаешь головой.

* * *

Отвратительное помещение. Облезлые стены. Узкие оконца. Духота. Вонь немытых тел. Заросшие бородами лица. Лохмотья вместо одежды. Лохмотья вместо бинтов. Кто-то сам добирается до ведра в углу, кому-то надо подавать горшок. Кто-то стонет. Кто-то плачет, накрывшись обрывком простыни. И все двадцать четыре часа в сутки ты на виду. Некуда спрятаться ни от духоты, ни от любопытных глаз.

Роксана сидела на своей кровати в углу, по-восточному скрестив ноги. Казалось, она дремала. Или делала вид, что дремлет? Отсутствующий взгляд, руки безвольно повисли вдоль тела. С ней часто бывало такое после плена. Порой Кассий по два, по три раза окликал её, а она не слышала. Люди Малека захватили её в городе. Как женщине, ей сохранили жизнь. К тому же она оказалась во вкусе Малека. Натешившись, Малёк присоединил её к остальным пленникам.

– Вот вам одна красотка на всех. Хватит? – И захохотал.

Её приняли как товарища по несчастью. Никто не спросил, что с нею случилось. Самым ужасным для Роксаны было присутствие Неофрона. Втайне она надеялась, что преторианец погиб. Выяснилось – выжил. Он один из оставшихся живых знал о том, что произошло накануне штурма. Ей казалось, что её «воспитатель» постоянно наблюдает за нею. Обычно он делал вид, что не замечает её. Но иногда останавливался возле её кровати и с усмешкой говорил:

– А ведь все твои «братцы»[28] погибли, «сестрица». Все…

Она не отвечала. Впивалась ногтями в ладонь и не отвечала.

– Ты помнишь их? – Неофрон продолжал свои уроки.

Она отворачивалась.

– Вспоминай почаще…

И уходил.

Она спала в одной комнате с мужчинами. Она – одна. Их – тридцать. Но никто не домогался её тела. Кассий сделал из своей аббы что-то вроде полога для кровати Роксаны и поставил её ложе рядом с кроватью того человека, что в беспамятстве лежал у окна.

После заката пленники начинали мастурбировать в темноте. Один из тяжело раненных не мог встать с постели, но ласкал себя каждую ночь. В последнюю ночь он долго возился в темноте, но ничего у него не получалось. Уже крылья Фаната реяли над его головой, а тело все не хотело смириться и стремилось напоследок извергнуть животворящее семя. Но не было женского лона, чтобы его принять. Раненый окликнул Роксану и попросил подержать его за руку. И тогда наконец трепет Венеры пробежал по его телу. К утру он потерял сознание, весь день пребывал без памяти. Уже на закате открыл он глаза, глянул непонимающе вокруг. Роксана склонилась над ним и приняла последний вздох умирающего, как будто была ему самым близким, самым дорогим человеком.

Иногда у Роксаны появлялась безумная мысль – раздеться догола, пройтись меж койками и предложить себя. Ну, кто хочет потешиться, я доступна, берите! А потом повернуться к Неофрону и сказать: