Боги, которые играют в игры

Прошли мы под пулеметом и попали в комнату со стеклянной стеной. Перед стеклом — большой пульт, с кучей кнопок, рубильников и лампочек — некоторые даже светились еще. Рядом с пультом три кресла стоят, и в одном из них труп — офицер немецкий, если по форме судить. Второе тело на полу валяется — тоже в форме. Вонища стоит — ужас. Если бы в желудке обед бы был — он тут же на полу бы и остался. Одна радость, что блевать нечем. Смотрю на Стива — он тоже бледный стоит, сглотнуть боится. В дальнем углу комнатушки, возле стеклянной стены — дверца виднелась. Я туда быстрее подбежал, распахнул ее и вышел на небольшой балкончик, находящийся метрах в десяти над полом огромного зала. Мы за стекло-то сразу в зал не взглянули — на трупы пялились, а стоило бы. Я как вниз посмотрел — так и обмер. Такая страхолюдина кого хочешь впечатлит…

Посреди зала стояло нечто. Сначала я подумал, что это гигантский танк или бронепоезд — в пользу этого говорило несколько стволов пушек и пулеметов, торчащих в разные стороны и мощные броневые пластины, покрывающие корпус, но затем, я разглядел, что покоится вся эта махина на четырех огромных согнутых ногах. Больше всего на паука о четырех ногах похоже. Прикинул в уме, что, если это чудовище ноги разогнет — выше пятиэтажного дома будет намного.

Стив рядом со мной встал, тоже вниз посмотрел и присвистнул от удивления.

Спустились мы с ним по лестнице вниз, на пол. Так снизу эта махина еще больше в трепет вгоняет. На поле боя такую встретишь — так танковая атака детским парадом покажется. Длинной метров в пятьдесят, шириной в тридцать. Огромные согнутые ноги продублированы снизу еще какими-то лыжами огромными, судя по всему, тоже шагающими. Это, значит, чтобы по грязи да болотам передвигаться.

А уж пушек эта дура несла — целую батарею. Толщина брони чуть ли не пол метра — на срезе открытого люка видно. Ни один танк такую не прошибет.

— Стив, ты представляешь, чтобы было, если бы немцы эту штуку в производство пустить успели? — спрашиваю я у американца, застывшего с открытым ртом рядом со мной. То, что эта хрень достроена и работает у меня, как у инженера, сомнений не вызывает. Броню на такие механизмы в последнюю очередь наваривают, когда работоспособность машины уже доказана и проверена.

— Да, если бы в Нормандии нас такие бронированные машины встретили, мы с тобой приятель, сейчас бы не разговаривали бы.

Я тоже подумал про то, что десяток таких машин на курской дуге — и война могла совсем по-другому повернутся бы.

Достаю сигарету, сажусь на ступеньки, продолжая глядеть на это чудовище, закуриваю. Замечаю, как от нервного напряжения дрожат руки, и тут меня начинает немного отпускать. Понятно, что бункер этот подземный пуст. Кроме механизмов охранных никто его не сторожит. Если будем аккуратны, то выйдем отсюда живыми, в отличие от тех пятерых, что только что, уже после окончания войны, головы свои сложили. Вот ведь война, сволочная старуха с косой — все равно просто так от себя отпускать не хочет. Все новые жизни забирает. Сколько их еще будет?

Стив присаживается рядом. Вижу, что его тоже трясет. Некоторое время сидим, курим и молчим. Все и так понятно без слов.

— Ты хорошо знал тех двоих, что с тобой шли? — Спрашиваю американца.

Тот в ответ пожимает плечами:

— Неделю назад в мою роту перевели. А ты своих? Это твой командир был?

— Нет, это контрразведчик. Или еще кто покруче — я уж не знаю. Видимо он за этой штуковиной охотился.

— Да, нас тоже отправили посмотреть, чего это вы по лесам шарите. А может у нас в штабе тоже кто-то что-то знал. Я не в курсе, — Стив сплевывает под ноги.

Опять молчим. Американец достает пачку сигарет, чтобы вторую достать, и из кармана вываливается фотокарточка. На ней белобрысая девчонка, лет пяти.

— Дочка? — спрашиваю его, глядя как он убирает карточку обратно в карман.

— Да. Люси. Младшая. Она меня хранит в этой войне. Когда уходил, велела: «Папа, вернись обязательно живым». Вот меня эта карточка и хранит. Как трудно становится — вспоминаю ее глаза в тот момент, и понимаю, что обязан вернутся, так и силы сразу и появляются.

— У меня тоже дочка. Ей вот столько же было, когда я уходил. Теперь большая уже. Девять лет. Четыре года ее не видел. Не знаю даже узнает ли теперь. Слава богу живы — их в эвакуацию в Сибирь вывезли. Жену и дочку.

— А отец твой жив? — спрашивает Стив.

— Не знаю. Он тоже воевать пошел. Если свезет, то встретимся.

— Мой старик уже совсем. Дома меня ждет. Мы с ним новый дом строить начали — старый обветшал уже. Крышу не успели доделать — я воевать пошел. Многие парни, что мне помогали тоже ушли. На Тихом Океане сейчас, с японцами воюют. А дом без крыши стоит… Вот вернусь — дострою.