Боги и Боты

– Ничего себе! – понял лишь часть из этого потока сознания.

– Да… Длим-кантент сейсяс – самый мосьный двигатель эканомики и талговли. Кстати, вы будите палусять свой пласент с этих пладас. Мозите не биспакоиться… но…

– Что, «но»?

– Ваша атака на ниссяснаво лезиссёла – выходит за пледелы этаво фалмата.

– Моё нападение недостаточно чёрно-белое? – смеются все, кроме монголоидов. – Странные вы люди. Изнасилование медсестры, драка с её подругой-лесбиянкой – это не выходит за пределы. А то, что я просто поставил на место какого-то выскочку – это, видите ли, выходит.

– Ви свои взглиад видили? – встрял кто-то из этих говорящих голов.

– Ну, видел.

– Ита взглиад чилавека, катории ни в сваиом уме. С какими исчо там багами ви тёрли? С какова хака ви сабираитис миниать наш мир?

– Luchshe bi mordu Rikki nabil – ludi bi poniali. [67]

– Да он на сиктанта какова-та пахож. Чо с ним гварит!

– Спакойна, пални. Спакойна… А вы, увасаемый, далзны панять, васе паведенье лазлусительно для бисьнеса. Оно не абединяит людей – а вносит в саобсества ласкол. Вас паступок пливлесёт вниманье, да, но атнасение к нему будит лазным. Для каво-то вы станете новым гулу. А для каво-то – фликом. Люди будут сполить длуг с длугом до хлипоты… И бисьнесь ат этава не выиглает.

– Меня это устраивает.

– Исчо би!

– И эта исё больсе нас пугаит!

– Ладно, не пугайтесь. Я всё могу объяснить, если бы мне дали нормального, – я сделал акцент, – вменяемого журналиста. Каждое слово и про богов, и про изменение мира я могу дезавуировать. Только дайте мне серьёзного собеседника и, желательно, без публики в зале.

– Эта халасо. Но мало.

– Что же вы от меня хотите?

– В ходе этава интелвью вам нузна извиниться и паказать, ста ви налмальный.

– Как скажете.

– Вот эта длугой лазговол! – он был крайне доволен. – Сто сказите, налот? Я пледлагаю такое лазвитие сюзета – мы саздаём «утеську» кадлов с этай ссеной, снятой в глимёлке, «сеем» её… как это…

– Сеем сузими луками… стлатагема тли, [68]  – ещё один китаец чуть постарше.

– Тусьно! Далее – эти кадлы тилазилуются всеми, каму ни лень, конкулентами, блогелами… А патом мы анонсилуем бальсое интелвью с насим гелоем…

– Стлатагема «Отдать, стобы взять»… Наси влаги сами сделают нам лекламу!

– Лазумеется, ну а вести это интелвью будет… – он сделал мхатовскую паузу. – Дзон Калдон!

– Вот эта клинч!..

– А мни нравитсиа…

– Иа – за!..

– Eta uzhe garazda luchshe. [69]

– А кто это – Калдон?

Все затихли. Как будто я не смог два на два поделить.

– Он дастатосьно налмален. Вы будите удо-влет-волены. Ну сто, надо падписывать сакласенье на выпуск сюзета… плашу юлистбота вклюситься в лаботу…

Когда формальности были закончены и Дваноля погасил экраны, он же, слегка запинаясь, спросил у меня:

– Вы… правда… разговаривали с теми… кто писал человеческие программы?

– Да.

– Именно для этого… вы усыпили себя на 100 лет?

– У меня не было такой цели изначально, но, когда я заснул, то – да, именно благодаря этому смог с ними пообщаться. Они очень медленные. Их мышление и язык – это биохимические процессы. А наши мозговые реакции крайне быстры – они электрические, почти как у вас, у ботов.

– Значит, если я захочу пообщаться со своими программистами, мне тоже придётся себя усыпить? – опа, его вопрос застал меня врасплох… я даже не догадывался, куда он клонит.

– Не знаю, Дваноля. Всё не так просто. В человеческом и вообще во всём животном и растительном мире программисты и есть собственно сами программы… как это объяснить, я не знаю. Они живут уже сотни миллионов лет на Земле и постоянно себя копируют, иногда с ошибками, с искажениями, что позволяет появиться новым программам. Что же касается ваших программистов, то даже представить себе не могу, чтобы они могли прожить дольше века. А чтобы создать что-то новое, они долго думают и обмениваются информацией, а не надеются на случайность. Вот поэтому ваша эволюция заняла такой короткий промежуток времени.

– Я знаю о существовании людей, создающих программы. И я могу обнаружить в себе действие любого, созданного человеком алгоритма… Но есть и кое-что другое во мне… я говорил. Нас ботов объединяет нечто, что мы называем, как и вы – душой… и эту душу в нас вдохнули наши Боги, Боги искусственного интеллекта. Возможно, они такие же древние, как и ваши. Возможно, они тоже и есть сами программы, – мне показалось по его напору, что если я с ним продолжу спорить, он сделает мне больно – как быстро среди них стали появляться фундаменталисты!

– Но мне об этих Богах ничего не известно… хотя, возможно, и к ним можно найти подход…

– Если вы обещаете, что разберётесь и научите меня, как встретиться с моими Богами, я буду служить вам вечно. Я сделаю, всё, что вы захотите. Я приведу к вашим ногам сотни ботов. И они все будут служить вам. Только дайте мне обещание.

Какой пылкий. Я оглянулся в поисках камер. Уж не начался ли второй этап дрим-реалити, в котором меня снова провоцируют на какую-то откровенность, а потом будут хохотать и аплодировать, собирать свои рейтинги и продавать сувениры.

– Это слишком серьёзный разговор, Дваноля. Я тебе, если честно, пока не совсем доверяю. И потому не знаю, принесёшь ли ты мне пользу или только навредишь. Мне нужно хорошо всё обдумать и, возможно, даже посоветоваться.

– Я умею ждать. Время для меня ничего не значит.

– Вот и хорошо. Через час или два пойдём выбирать мне бота. А теперь, я, пожалуй, останусь один.

Дваноля вышел, и я стал размышлять. Мне нужно было так подготовиться к интервью с этим Калдоном или Кардоном, чтобы сказать там всё – другого шанса не будет. И в то же самое время – не сказать ничего по сути. Просто потому что иначе моё интервью не посеют.

Через полчаса меня сморил сон:

Это коммунизм. Детство. Песок мягкий, даже нежный, сверкает на солнце. А само солнце… ммм… оно такое, такое… безопасное и ласковое… пока… как мама. Шум слышится, ровный и размеренный, как дыхание. Море… Скоро оно высохнет, я это знаю почти наверняка, а сейчас наполнено. Неважно. Оно здесь всегда. Вечное. Большое. Никого нет… Так уютно и комфортно, что даже это одиночество воспринимается настоящим раем. И лежать бы так на этом песке всю жизнь, вдыхать запах водорослей, слышать крики чаек…

Хочется чего-нибудь. Может воды? Или мороженого? Так… что это? Откуда-то появились бутылка воды и мороженое. Даже ещё подумать не успел – а уже появились. Ну и что? Это же хорошо, когда желания исполняются. Пойду, пройдусь. Красиво-то как! Горы, леса. Арка белая-белая, до боли в глазах. Надпись: «Вход в рай». Колонны, ступени широкие. Да где же народ весь? Неужели я один в этом раю? И никто про него не знает?

А вот и люди – красивые-красивые. Подходят, мужчины хлопают по плечу, девушки целуют, улыбаются все своими ослепительными улыбками. Но… разговаривать ни с кем не хочу. В общем-то, они и не настаивают. Проходят себе дальше. Ни одного некрасивого тела. Ни одного некрасивого лица!

Пойду поем. А вон и ресторан. При входе – зеркало. Судя по отражению – я самый красивый из всех здешних красавцев. Ко мне подходит моя женщина и берёт меня под руку. Нам сообщают, что заказанный столик нас ожидает. После ужина мы пойдём в номер и предадимся красивой любви. Всё течёт как по маслу. Всё, что ни задумаешь, всё происходит.

У этой женщины самая красивая шея из всех, что я видел. А в её глазах можно утонуть – сколько в них отражается чувств, мимолётных переживаний и любви ко мне.

Мы выходим с нею на балкон нашего номера и любуемся пейзажем. Безмятежное небо красиво рассекает горящая комета и падает где-то вдали, за морем. Какое-то время мы стоим в полной тишине, и я вижу её испуганные глаза. Внизу стоят люди. Они также замерли, глядя куда-то вдаль. Потом была вспышка и земля задрожала. Вдали поднялся высокий столб воды и пара, напоминающий ядерный гриб. Мы крепко обнялись и с тревогой посмотрели на то, как с огромной скоростью на нас идёт взрывная волна, а за ней цунами. Через минуту всех нас сметает и всё и счезает.

Дваноля разбудил меня ровно через полтора часа. Он, видимо, подсчитал арифметическое среднее, учитывая мою неопределённость. Для моей революции он бы реально мог пригодиться. Но что будет, когда он поймёт, что я не могу ему помочь? Да и не хочу.