Боги грядущего

Они держали путь к холмам. Казалось бы, холмы и холмы — эка невидаль! Но под ними, скрытые землей и снегом, прятались разрушенные жилища древних. В этих жилищах обитали предки перед тем, как Лед, поссорившись с Огнем, обрушил на людей всю силу своего гнева. Где-то там, в недрах, лежали неописуемые сокровища, каких не видел свет. Великий Ледовый соблазн, которым господин холода искушал нестойких.

Вчера вечером Сполох, дрожа от предвкушения, спросил Пламяслава:

— Скажи, старик, ты встречал кого-нибудь, бывавшего в мертвом месте?

И старик ответил, нахохлившись:

— Я был за Великой рекой, где земля превратилась в лед, а люди пребывают в спячке подобно гнусу в лютый холод. Я доходил до Небесных гор, на вершине которых, вечно затянутых черными тучами, обитал злобный бог, прежде чем сойти на землю. Я своими глазами видел мертвое место — столь огромное, что собачья упряжка не могла обогнуть его за целый день. А еще я встречал черных пришельцев, странствующих по большой воде в громадных лодках, и ужасных чудовищ величиной с холм, от которых тряслась земля. Я исходил эту землю вдоль и поперек: от Медвежьих полей до Ветвистых урочищ. Но лишь единожды, в детстве, когда чрева породивших вас еще не познали Подателя жизни, я встречал человека, бывавшего в мертвом месте. Это был белогривый чужак с глазами широкими и круглыми как галька. Он принес нам цветную «льдинку», искрившуюся на огне словно прозрачные камни из пещер. Он просил за нее половину табуна. Прежний вождь, который был дедом Жара, — он был согласен на обмен, но Отец, старый Отец, не нынешний, запретил ему делать это. Вождь уступил, хотя и ворчал, а потом у него почернели ноги, и он ушел к Огню…

— Божье возмездие! — выпалил Огонек.

Старик сурово глянул на него. Тот покраснел до ушей и понурился.

— Я был тогда младше всех вас, — промолвил Пламяслав. — Но уже умел вязать петли и ездить в седле. Люди в то время быстро взрослели, не то, что сейчас. А теперь никого не осталось из сверстников, все ушли по морошковому следу. Я — последний! — Он задрал бороду и оглядел каждого. — Последний! Уйду, и никто уж не поведает вам, каков был Отец Сиян. Так-то!

И все замолчали, озадаченные его словами.

А теперь вот они ехали в мертвое место за Большим-И-Старым. Ехали в пасть ко Льду, чтобы обрести дар Огня. Ну не насмешка ли?

Пламяслав наставлял ребятню в общине:

— Помните, сорванцы — Большой-И-Старый послан нам в пропитание. Дряхлый зверь — от Огня, молодой — ото Льда. У дряхлого душа рвется наружу, у мелкого держится за плоть — злая, упрямая. Мы берем старых зверей, ибо они пожили свое и готовы сами поделиться своей плотью. Но если демоны по грехам уведут от нас старого зверя, придется брать молодого. Слаб человек, жрать хочет! Да и то, если подумать: помрем все — кто за Огонь вступится? Вот и знай: ежели ловишь юного да прыткого, твори заклинание — авось Огонь-то не прогневается.

И еще говорил Пламяслав:

— Старики помнят, что когда-то было много оленей. Так много, что за ними не приходилось ходить в тундру. Они бродили повсюду: в лесах, в полях и в горах, бегали огромными стадами, а перестук их рогов неумолчно звучал от Великой реки до большой воды. Люди ловили их на переправах, когда олени переходили реки. За ними не нужно было гоняться: достаточно было выбрать самого дряхлого. А теперь в лесу не увидишь оленя, все ушли в тундру, да и там их убавилось. Лед пожирает землю. А все потому, что грешим, обманываем Огонь, вот Он и слабнет, отступает перед братом. Так-то.

И странно, и жутко было вспоминать все это. Будто услышал сказ о древних загонщиках, а эти загонщики раз — и явились во плоти, живехонькие. Вчера еще и представить было страшно, что они, чада Огня, потащутся в мертвое место. А ныне — шли! Боялись, но шли. Надеялись на старика. Раз старик сказал, что спасет, значит, спасет.

— Оно, может, в мертвое место и ходить не придется, — утешал Огонек. — Может, олени-то от него повернули куда.

И непонятно было, кого он ободрял: себя или товарищей.

Путь пролегал по лощинам и распадкам, среди выветренных скал и заснеженных груд валунов. Холмы волдырями громоздились на окоеме. След был хорошо заметен: широкая полоса вытоптанного снега среди нескончаемых сугробов, будто стремнина среди спокойной воды. Во многих местах снег был изрыт, чернела земля, торчали обглоданные ветки ягеля.

— Теперь-то уж не уйдут, — плотоядно предрек Сполох. — Даже если пурга налетит, отыщем.

Собаки то и дело порывались вперед, хотели мчаться во весь дух. Огоньку приходилось тормозить их вожжами и остолом. Он покрикивал на вожака:

— Куда погнал, Крестоватик? Охолони.

Крестоватиком пса назвали за серый, крест-накрест, пояс бурого меха вдоль хребта и по лопаткам — точь-в-точь как у молодого песца. Пес был рьяный, быстро шалел в упряжи, в запале напрыгивал на лошадей, по-волчьи рвал их зубами, и Огонек вынужден был все время одергивать его, чтоб не зарвался.