Старик умолк, обводя всех суровым оком. Люди слушали его, затаив дыхание. Вождь криво ухмылялся, не зная, что сказать. Плавильщик, нимало не испуганный, смотрел на Отца с любопытством, точно узрел перед собой диковину. Головня переводил взгляд с одного на другого и думал в отчаянии: «Почему они молчат? Неужто испугались старика?». Он чувствовал стыд и злость. Стыд от того, что подвел вождя, и злость от того, что доверился Искре. Глупец! Нельзя было дарить девчонке реликвию. Никак нельзя. Ясно же было, что она проболтается. Тщеславие вскружит ей голову. Проклятая «льдинка». В недобрый час она попала в руки Головне. Все беды от нее. Ах как скверно все! Как скверно!
Отец Огневик дождался, пока родичи переварят сказанное им, и грянул:
— Знайте же, люди: чужак этот — еретик-ледопоклонник, подлый лазутчик злого бога. Вот кого пригрели мы у себя. Вот кого вождь привел сегодня на собрание.
Община замерла, пораженная, кто-то испуганно ахнул, несколько мужиков ругнулось сквозь зубы. Пылан спросил в сомнении:
— Верно ли это, Отче?
— Так же верно, как то, что я стою сейчас перед вами. Гляньте на лица отступников. Разве не говорят они лучше всяких слов, на чьей стороне правда?
Вождь и Искромет действительно опешили. Отец своей речью смешал им все замыслы: вместо избавителей от бед они предстали перед общиной подлыми крамольниками, гнусными еретиками и отщепенцами. Опять лукавый старик взял верх.
— Эй, Варениха, — позвал Отец. — Выйди сюда да скажи, чему тебя учил чужак да какие чинил непотребства.
Бабка вылезла вперед, усиленно кланялась старику, мяла рукавицы, бормотала:
— Истинно так, как говоришь. И непотребствам учил, и злодейства чинил, и на девок нелепо глядел, прельщал их соблазнами. А уж словеса какие молвил — и не повторить. А я, дура старая, поверила, да сама же его на посиделки водила. Кто ж знал, что он — еретик и Божий недруг. Прежние-то бродяги не таковы были, сам помнишь: вот хотя бы Светлик-кузнец или Костровик-следопыт…
— Ты нам об Искромете поведай, — прервал ее Отец Огневик, поморщившись.
— Об Искромете, да, — затараторила бабка. — А Искромет этот меня речами льстивыми смущал, тайное знание сулил. Я-то, дура, и повелась. Теперь-то вижу как ясный день — прельщение то было. Зловредный искус. Диагностика, диагности… Тьфу ты пропасть! Никак с языка не слетит. Совсем заморочил, демон проклятый. По простоте душевной поверила я ему, негоднику, впустила в душу, а он-то и наплел с три короба: и про древних, и про веру нашу, и про тебя, Отец Огневик.
— Что же он наплел? — спросил старик.
— Говорил, заклятья знает, против которых ни дух, ни колдун не устоит. Говорил, что вера наша — трухлявая, еле держится, а Отцы морочат всем головы. Насмехался над тобой, Отче. Такое вещал, что и повторить срамно. Прочь от меня, прочь, силы недобрые. Изыдьте! Диагностика, диагностика, прогн… ой, моченьки нет, одолевает, зараза.
— Видите люди, каково тут чужак ворожил? — торжествующе воскликнул Отец Огневик.
— Да она же — блажная, кто такой поверит? — попробовал вступиться за плавильщика вождь.
— Потому и не будет врать, что блажная, — отрезал старик. — Такие лгать не способны.
Искромет не выдержал, рявкнул:
— Истинно так, люди: я принес вам благую весть! Новая вера грядет, подлинная, не оболганная Отцами. Склонитесь перед Господом вашим Льдом, который единственный печется о роде людском. Огонь — лукавый бог, затмил вам очи, окрутил, от правды скрыл. А правда в том, что Лед один только и избавит вас от бедствий…
С его лица не сходила шалая улыбка, и странным восторгом горели глаза, будто здесь и сейчас разыгрывалось веселое действо — непонятное и волнующее. Лихо звенел его голос, пронзавший гул толпы, и слышались чьи-то всхлипы, и смех, и яростный рык. Но никто не слушал плавильщика: люди кричали на него, кидали снежки и мелкие камешки.
Он еще не закончил, когда Отец радостно затряс посохом:
— Слышишь, вождь? Слышите, родичи? Прельщение само обнаружило себя. Вот она, скверна. Вот она, несносная!
Вождь уронил голову. Полный разгром. Зачем чужак открыл рот? Стоял бы тихо, не ерепенился, глядишь, отбрехались бы. А теперь куда деваться? Как опровергать очевидное?
Но сдаваться он не хотел и ринулся в последнюю схватку: заново осыпал старика обвинениями, прошелся по его родным, поносил Огонь, а затем, махнув на все рукой, предложил кинуть священную Книгу в пламя — отдать Огню Огненное. Отец только этого и ждал. Не медля ни мгновения, крикнул:
— Видите, люди? Лед завладел этим человеком, и нет ему спасения. Но мы еще можем спасти себя, спасти общину. Можем отрубить загнившую руку, чтобы оставить жизнь телу.
— Правильно, Отец, — грохнул Пылан. — Изгнать подонков, и дело с концом. Пусть Лед подавится своими выкормышами.