Богдан Хмельницкий

Первое заседание состоялось 19 февраля 1651 года; на нем присутствовали только духовные лица. Было зачитано «государево письмо», в котором речь шла о двух вопросах. Во-первых, предъявлялся ряд обвинений польскому правительству: в том, что оно нарушает достоинство московских царей неверной пропиской их титула, ведет злокозненные переговоры с крымским ханом и интригует против Москвы и Швеции; во-вторых, подымался вопрос о козацкой Украине: если не принять ее в подданство, то козаки «поневоле учинятся в подданстве у турецкого салтана с крымским ханом вместе»[186].

Духовенство тщательно обсудило всю сумму вопросов и дало ответ только 27 февраля; на следующий день состоялось второе заседание, в котором участвовали все члены Собора, кроме духовных (царь снова присутствовал). На этом заседании решено было солидаризироваться с ответом, данным духовенством.

Сущность этого, таким образом, единодушного ответа состояла в том, что если польский король не удовлетворит требований московского правительства, то можно будет объявить Польше войну; аналогично решался вопрос об Украине: «А будет король польский по всем управы не учинит, и запорожского гетмана с Черкасы мочно принять со утверждением»[187].

Таким образом, Собор дал условный ответ. Но принципиальное отношение к вопросу выявилось здесь со всей очевидностью. Царь и его советники убедились, что, решив принять Украину и, может быть, вызвав вследствие этого войну с Польшей, они найдут поддержку и сочувствие у выборных людей.

И вот, когда в 1653 году вопрос о соединении достиг наибольшей остроты, в Москве было сочтено необходимым вновь прибегнуть к консультации с выборными лицами. Выборные эти начали совещаться 5 июня.

Относительно существа дела разногласий, надо думать, не возникло. И уже 22 июня Хмельницкому посылается с Ладыженским царская грамота, в которой говорится, что, по дошедшим сведениям, гетман грозится поддаться турецкому султану, если царь его не примет в подданство. «И мы… — сказано далее в грамоте, — изволили вас принять под нашу царского величества высокую руку… А ратные наши люди сбираютца и ко ополчению строятца… И прислали б есте к нам посланцов своих, а мы… пошлем к вам наших… думных людей»[188].

Итак, alea jacta est![189] Царское слово дано!

Но, видимо, сложность проблемы требовала длительного рассмотрения ее, и потому официальное заседание Собора состоялось только 1 октября (к этому моменту вопрос был обсужден, окончательно согласован и получил надлежащие формулировки).

Таким образом, когда посольство Яковлева привезло настойчивые письма Хмельницкого к царю и патриарху Никону, то есть в августе 1653 года, в Москве уже все было, в сущности, ясно. И потому царь Алексей Михайлович мог, не дожидаясь дальнейшего «оформления», известить гетмана о принципиальном решении. 9 сентября Яковлеву было сказано, что к гетману поедут стольник Родион Стрешнев и дьяк Бредихин. А уже 20 сентября последовал царский наказ упомянутым двум лицам спешить к Богдану Хмельницкому. «И вы-б ехали наспех, не мешкая нигде ни часу», говорилось в наказе[190]. Но после того как было вручено Стрешневу для гетмана извещение о принятии Украины в подданство, надобность в формальном, торжественном одобрении этого акта не уменьшилась. И на 1 октября было назначено «пленарное», как мы бы сейчас выразились, собрание выборных — торжественное заседание Земского собора. На этом Соборе присутствовали, кроме царя, патриарх Никон и два митрополита. Заседание состоялось в Грановитой палате Кремля.

Вопрос, предложенный Собору, был поставлен прямо и четко: надо ли разрывать «вечное докончанье» (вечный мир) с Польшей и принимать в подданство козаков?

Бояре приговорили: так как поляки учинили Московскому государству много неправд (следовало перечисление их) и не дали никакого удовлетворения, то разорвать с ними мир и объявить им войну. Что же до запорожцев, то их надлежит, ради спасения православной веры, принять под покровительство «с городами их и с землями».

К этому служилые люди добавили, что рады помереть за государскую честь и готовы биться с польским королем; а торговые люди заявили, что «зспоможеньем и за их государскую честь головами ж своими рады помереть».

Нетрудно заметить различие обоих постановлений. По справедливому замечанию К. Аксакова, Собор 1653 года торжественно санкционировал то, что было принципиально определено еще в 1651 году. Но на сей раз правительство получило не условный, а безапелляционный ответ. «За честь царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича стояти и против польского короля война весть, а терпети больше того нельзя, — гласил приговор Собора, — а о гетмане… и о всем войске запорожском бояре и думные люди приговорили… приняти их под свою высокую государскую руку».