Богдан Хмельницкий

— Что великий государь… Польских послов отправил не с их охотою, чего они, приехав, хотели и домагались… и он гетман о том зело радуется… и до великого государя… пошлет своих посланцов… и велит великому государю… бити челом с большим прошеньем, чтоб великий государь… принял их под свою государскую высокую руку; а они де все… под его государскою высокую рукою с великим хотеньем во всей ею государской воле быти хотят, так же как у великого государя… в ево Российском государстве всяких чинов люди в подданстве и во всей его государской воле пребывают.

Митрополит выразил удивление, что гетман вошел в союз с басурманами. На это Хмельницкий ответил:

— Толко де за грехи нам, православным христьяном, ныне такое время дошло — с ними бусурманы братство и соединенье держать по неволе; они де, православные христьяне, держат с ними братство для того, чтоб им святые божие церкви и православную християнскую веру от Польских и от еретических рук свободить; а они бусурманы с ними братство держат для того, что везде на войнах за их головами многую корысть себе получают, и приходя де к ним на помочь, и нам православным христьяном всякое большое дурно чинят; а ныне де и над самим над ним гетманом Крымской царь большое дурно учинил: пришод на помочь, помочи не учинил… и ево гетмана взяв, от козатцкого обозу отвез в дальние места и к войску не отпустил неведомо для чего, и держал у себя с неделю… и только де он гетман и за такое большое дурно раздору никакова не учинил… потому: как ему гетману с Крымским царем учинить роздор, и он де, Крымской царь, сложась с Польским королем, учнет на них воевать… А естьли де великий государь его гетмана с Войском Запорожским и всю Малую Русь всяких чинов людей примет, и он бы его великого государя, его царского величества, имянем был Крымскому царю страшен и обид бы от него, Крымского царя, никаких терпеть не стал[182].

И эта беседа не имела никакого положительного результата. Переговоры о соединении подвигались вперед, но со скрипом, черепашьими темпами, и это, конечно, вызывало новые и новые стычки. В мае 1651 года один из московских информаторов, известный под именем Грека старца Павла, сообщал: «И он гетман в розговоре говорил про Москву и клялся, смотря на образ Спасов: «будет на Москву, не пойду и не разорю пуще Литвы! я де посылаю ото всего сердца своего, а они лицу моему насмехаются!»[183]

Разумеется, если это и говорилось Богданом, то говорилось не серьезно, от горечи бессилия ускорить ход дела. Да и как было не горевать? Силы Украины начали иссякать. Голодающая, обескровленная беспрерывной войной и татарским хищничеством, придавленная тяжким прессом Белоцерковского договора, страна уже была близка к тому состоянию, которое впоследствии получило название «руины». К тому же Белоцерковский договор, восстанавливавший почти повсеместно власть панов, вызвал резкое недовольство гетманом… Отныне война с поляками, даже если бы удалось ее возобновить, должна была протекать в гораздо худших условиях. И Богдан выдвигает проект, являющийся отказом от планов о независимости.

Весною 1652 года он вніовь пишет Алексею Михайловичу:

«Пожалей нас, государь православный, умилосердись над православными божьими церквами и нашею невинною кровью. Ничего не исполняют поляки, что с нами постановили… Со слезами просим твое царское величество: не дай, великий государь, клятвопреступникам и мучителям разорить нас до конца; прими нас под свою крепкую руку».

Это письмо отвез в Москву полковник Искра. В устной беседе Искра изложил проект Хмельницкого.

— Если его царское величество, — заявил он, — не хочет нарушить мира с поляками, то пусть пожалует нас: позволит перейти на порубежные свои земли, около Путивля, и поселиться на границе литовской.

Это был очень тонкий проект. Хмельницкий как бы добровольно уступал полякам залитую кровью территорию Украины. На самом деле он рассчитывал таким путем вовлечь московское правительство в войну с Польшей, а тогда, улучив момент, снова вытеснить поляков из Украины, границы которой оказались бы таким образом значительно расширенными за счет Путивльской области.

Бояре учли это второе обстоятельство.

— Пусть переходит гетман со всеми черкасцами на нашу сторону, — ответили Искре, — есть у его царского величества земли большие, пространные: пусть селятся по Дону, Медведице, на удобных местах. А в порубежных городах им селиться не годится, потому что тогда будет у них с поляками большая ссора[184].

Но такая перспектива была уже совсем безрадостна. Переговоры снова повисли в воздухе. Победа под Батогом улучшила положение дел на Украине и вовсе заставила забыть этот план.

Однако старания гетмана довести до конца дело соединения обеих народов не прекращались.

В декабре 1652 года он послал с той же целью в Москву одного из самых влиятельных представителей козацкой верхушки, войскового генерального судью Самойлу Богданова (Зарудного). Посольство было принято очень милостиво, а в конце беседы боярин Пушкин спросил от царского имени: