Богдан Хмельницкий

Польские власти приняли свои меры: они расставили посты по всем дорогам, чтобы препятствовать приливу людей к Хмельницкому, начали разоружать крестьян, усиленно ловили и немилосердно казнили разосланных Богданом агентов или просто «смутьянов», ведших «кламливые»[69] речи; русскому населению в городах и селах было запрещено собираться в кучки; если заставали сборища в домах — будь то даже вечеринка или свадьба, — то всех присутствующих жестоко пороли. Но эти меры не приводили к успеху: наученные горьким опытом былых экзекуций, жители показывали вид смирения; козаки лицемерно осуждали тех, кто бежал к Хмельницкому. Но это была обманчивая покорность.

Сердца у всех кипели злобой. То и дело какой-нибудь бродячий музыкант или идущий по обету монах тайно от польских лазутчиков собирал крестьян и разжигал их яростными речами.

«Поругана вера святая! — восклицали агитаторы Богдана. — Униаты стоят с ножом над шеею. Над просьбами нашими сейм глумится. Нет ничего, чего бы не решился с нами сделать шляхтич. А что творят жолнеры! Под предлогом укрощения непокорности ходят по селам и часто целые местечки истребляют дотла, как будто замыслили истребить весь род наш…

Все эти речи находили себе живой отголосок. «Нетрудно было взволновать козаков, — писал польский историк: — как соловью пенье, так им мятежи были свойственны».

Понимал и Потоцкий, что затравленным козакам «свойственны» мятежи. Не довольствуясь прежними мерами, он издал универсал: «Оповещаем всех и приказываем, чтобы те, которые бежали с Хмельницким, равно и те, которые ушли к нему после, воротились в свои жилища в надежде прощения своих проступков; а если кто осмелится бежать в Запорожье, тот за свою вину отвечает имением и жизнью жены и детей».

Угроза не осталась на бумаге; паны начали претворять ее в жизнь. Однако и эта варварская мера не помогла. Тот же Потоцкий заявил королю, характеризуя создавшееся на Украине положение:

«Не было ни одной деревни, ни одного города, в котором бы не раздавались призывы к своеволию и где бы не замышляли на жизнь и имущество своих панов и державцев».

Широкие отклики, которые нашел среди украинского народа призыв Богдана, возымели результат. Влияние Хмельницкого в Сечи значительно возросло. Старшúна вынуждена была считаться с этим. Когда Богдан приехал, ему устроили торжественную встречу. «Когда кошевой узнал о выезде Хмельницкого из Крыму, — пишет летописец Величко, — то стянул с лугов, веток и речек все войско низовое запорожское, конное и пешее, объявивши, что есть необходимость для пребывания их в Сечи, а для чего, того не сказал до возвращения Хмельницкого на кош».

Богдан привез с собою несколько татар — делегатов Тугай-бея. Они должны были во всеуслышание подтвердить готовность перекопского мурзы сражаться против Польши вместе с козаками. «Когда перед заходом солнца… прибыл Хмельницкий из Крыму до Сечи, — продолжает Величко, — имея с собой четырех татар значных, от Тугай-бея приданных, тогда атаман кошевой со своею атаманьею куренною радостно его приветствовали. Когда ужк уведомились от него о склонности ханской помогать козакам, тогда старшúна решила, чтобы на завтрашний день войско конное, — а пешее уже все было в Сечи, — по полю и лугам близко к Сечи пребывающее, собрать».

Рада, на которой обсуждался вопрос о союзе с татарами, была очень бурная. Но в конце концов точка зрения Хмельницкого возобладала, и его самого стали рассматривать на Сечи как «старшого»[70].

Спустя три дня Хмельницкий выступил из Сечи навстречу польскому войску. В пути он ежедневно получал крупные пополнения. Из близлежащих районов Украины, куда проник слух о происходящих в Сечи событиях, качали притекать волонтеры. Многие из них приходили вооруженными.

Из своей многочисленной дворни паны составляли дружины, используя их главным образом при отражении татарских набегов. Экономя таким образом, на военных расходах, паны не разоружили дворню; больше того, они стремились, чтобы «хлопы» не забывали военной выучки. Но так как дворовые крестьяне ненавидели в большинстве случаев своих господ в такой же мере, как и крестьяне, проживавшие в селах, то при всяких внутренних волнениях паны не могли полагаться на дворовых. Один из крупнейших магнатов, Иеремия Вйшнсвецкий, содержал 10 тысяч вооруженных дворовый. Но про него первого поляки сказали:

— Он не полагается на свою дружину, потому что — Русь!

Вишневецкий раньше других понял, что удержать дворню на своей стороне в начинающейся схватке польские помещики будут не в состоянии, и стал разоружать свою дружину. (Кстати сказать, он не ошибся: вся его дружина действительно перешла вскоре на сторону козаков.)

Коронный гетман мобилизовал реестровых козаков под командой Барабаша. Реестровым не доверяли: от них потребовали специальной присяги, что они не перейдут на сторону бунтовщиков. Мера эта, впрочем, оказалась бесполезной.

В польском лагере была заметна нервозность, даже некоторое смятение: все чувствовали, что на этот раз дело затевается нешуточное.