Богдан Хмельницкий. Искушение

Добродумов почувствовал, что напряжение, которым были скованы и дозор, и охрана обоза, прошло. Казаки спешились, достали свои люльки-носогрейки и кисеты с табаком, а их командиры отошли в сторонку.

— Вам нужно быть осторожнее. Сейчас в степи кого только не встретишь. Мало того что наши ребята пошаливают под шумок, так еще и татарва дорвалась. Союзнички хреновы… — в голосе старшего дозора чувствовалось неприкрытое презрение.

— А в чем дело? Откуда здесь татары? — спросил Кричевский.

— Откуда, откуда… Из Крыма, откуда ж еще? Богдан союз подписал с ихним ханом. Уже неделю как стоят их шатры под Хортицей, — с раздражением ответил казак. — Если вскорости не выступим на ляхов, басурмане до Киева дойдут. Скучно им, понимаешь. Сучьи потрохи…

Старший дозора зло выругался и сжал рукоять сабли так, что побелели костяшки пальцев.

— Понятно, — коротко ответил полковник. — Надо, Ларион, торопиться. Сердцем чую: Богдану нужна наша помощь.

Дозорный посоветовал в дороге высылать вперед двух-трех казаков.

— Пойдут казацкие секреты — могут стрельнуть, не разбираясь, — пояснил он. — Особенно в некоторых из вас.

Казак быстро зыркнул на полковника, выделявшегося среди участников похода богатой одеждой, саблей и пистолями, рукоятки которых были украшены дорогой инкрустацией. Кивнув на прощание, он отдал команду, и через пару минут его отряд скрылся в ближайшей балке. Продолжил свой путь и обоз.

Не раз они добрым словом поминали старшего казачьего разъезда. Когда срочно пришлось прятаться в овраге от татарской сотни, которая, словно голодные волки, рыскала по степным дорогам. Когда ближайшие плавни вдруг ощетинились пиками и мушкетами казачьего секрета. Когда пришлось отстреливаться и уносить ноги от селян, которые в темноте приняли их за «лядских лазутчиков».

На седьмой день пути дозорные, высланные полковником, вернулись с хорошей для любого низового казака новостью: впереди, за излучиной, видна Сечь.

* * *

— Ну здравствуй, куме! — кумовья обнялись и по христианскому обычаю трижды поцеловались.

— Не думал я, что встретимся при таких обстоятельствах, — издалека зашел полковник.

— Ты, куме, не юли, как вошь на сковородке. Знаю, зачем приехал на Сечь. Будешь меня уговаривать голову еще ниже наклонить перед Владиславом да еще глубже засунуть ее в ярмо Потоцкого. Про твою коронную задачу вся Украина гудит. Только давай об этом поговорим позже…

— Батьку! — Богдан повернулся на крик маленького Юрка.

Путаясь в широких шароварах, мальчик бросился ему на шею. Хмельницкий подхватил сына на руки, поцеловал в обе щеки и бережно понес в хату.

— Да ты, сынку, настоящим казаком стал. Пора тебе саблю острую да коня верного подыскивать.

С Добродумовым гетман встретился уже ближе к вечеру.

— Ну, рассказывай, друг мой, как съездил? С чем вернулся? — расспрашивал Хмельницкий, усадив Иллариона за стол, на котором стоял кувшин с вином и тарелка с сыром. — Угощайся, вино славное. Подарок крымского хана.

Добродумов не спеша пил вино и думал, с чего начать свой рассказ. С его отъезда в Чигирин времени прошло вроде немного, а событий хоть отбавляй: Гелена, совет у Потоцкого, нападение Мисловского, поездка в Киев… Илларион решил, что прежде всего нужно рассказать о совете у коронного гетмана Николая Потоцкого.

Богдан слушал его недолго и не очень внимательно, а затем и вовсе прервал:

— Погоди, Илларион. Я тебя не за этим посылал в Чигирин. Ты скажи мне, видел ее? Передал ли ей то, что я просил? Как она там, моя голубка?

Добродумов, тяжело вздохнув и мысленно перекрестившись, рассказал Богдану о том, как встречался с Геленой, как вручил ей фамильное кольцо, как она приняла подарок и что передала в ответ. Увидев иконку, гетман бережно взял ее в руки и отошел к окну. Долго смотрел на лики святых, затем поцеловал икону и перекрестился.

— Значит, любит и ждет. Я знал это. Ничего, недолго осталось. Погоди, любая, вот разберемся с ляхами, а там и с тобой свидимся, — еле слышно промолвил он.

«Уже легче, — подумал Добродумов, — хорошо хоть сначала решил с ляхами разобраться, а уж потом мчаться в Чигирин. Ждут тебя там, гетман. Этого и хотят, чтобы бросил все и приехал к своей любимой. А ловушку если не Чаплинский захлопнет, так Мисловский постарается».

Глядя, как Богдан со слезами на глазах целует подарок Гелены, Илларион окончательно решил, что рассказывать ему о своих подозрениях относительно любимой не следует. Мало того что не поймет, так еще и зарубить сгоряча может к чертям собачьим.

Отбросив все сомнения, Добролюбов вышел от гетмана и решительным шагом направился к куреню, который ничем особым не выделялся среди других мазанок Коша. Постучав в небольшое окошко, он толкнул дверь. Из-за стола ему навстречу поднялся хозяин — атаман четырех полков запорожских, правая рука Хмельницкого Максим Кривонос.

— Заходи, божий человек, тебя нам только и не хватало, — с улыбкой встретил он гостя.