Богдан Хмельницкий

Тогда Адам Кисель резко меняет фронт. С той минуты, как он понял истинные размеры восстания, он лучше, чем большинство польских панов, отдал себе отчет в трудности борьбы с восставшими. Он пришел к выводу о необходимости «пойти на мировую» с восставшими, конечно, обманув их при этом, как это многократно проделывало польское правительство. На на этот раз обмануть козаков посулами, лестью, угрозами, эфемерными обещаниями и незначащими уступками оказалось не так-то просто; этому препятствовали небывалый доселе размах движения, укрепившееся у козаков недоверие к панскому слову и присутствие среди них Богдана Хмельницкого.

Стараниями Киселя и поддерживавшего его канцлера Оссолинского было достигнуто постановление сейма: не прерывая военных приготовлений, отправить к Хмельницкому депутацию с мирными предложениями. В состав депутации вошел сам Кисель [87].

Началась иезуитская игра, в которой на сей раз польские дипломаты встретили себе достойного противника, проникавшего во все их замыслы.

Кисель послал Богдану письмо с мирными условиями. То были условия не побежденных, а полновластных победителей: козакам предлагалось освободить немедленно всех пленных шляхтичей, разорвать союз с татарами, выдать предводителей загонов и т. п.

Со своей стороны, паны обещали создать комиссию для определения козацких прав и вольностей.

Эти требования раздражили Хмельницкого; еше большее возмущение вызвали они в козацкой раде. Начался ропот: Богдана стали все более открыто обвинять в том, что он слишком церемонится с поляками.

А тут возникли два новых обстоятельства. Под влиянием настояний польского правительства, подкрепленных Францией, турецкий султан написал в Крым, чтобы Тугай-бей со всем войском немедленно вернулся обратно; вся Орда покинула козацкий стан и двинулась в Крым. Помимо того, польское правительство, рукою того же Киселя, обратилось к Москве с пространной нотой, в которой доказывалось, что поднятый Богданом мятеж может легко переброситься в пределы Московии и надо подавить его соединенными усилиями обоих правительств.

Письмо в Москву было перехвачено козаками и доставлено Хмельницкому. Теперь не оставалось сомнений в том, что паны, как обычно, хитрят, стремятся ослабить восставших, оторвать от них союзников, восстановить против них соседние государства, а затем потопить восстание в крови.

Но и Хмельницкий принимал свои меры. Послание Киселя в Москву явилось в значительной мере результатом того, что за несколько недель перед этим Богдан сам обращался в Москву.

В начале июня, то есть спустя каких-нибудь две-три недели после решительных побед над двумя польскими армиями, через шесть дней после отсылки на имя короля Владислава письма с обещанием послужить Речи Посполитой.

Богдан отправил московскому царю просьбу оказать ему военную помощь, обещая за это, хотя и в неопределенных выражениях, признать власть Москвы. Здесь сказались дальновидность Богдана, предугадавшего, сколь упорной окажется борьба с Польшей, и осторожность, побуждавшая его всегда заблаговременно искать союзников. Хмельницкий уяснял себе, что союз с татарами гораздо менее надежен, чем союз с сильной Москвой. Он знал также — об этом будет сказано ниже, что на Украине очень популярна идея тесного, органического союза с Московской Русью.

И, торопясь осуществить этот новый союз, он не замедлил обратиться к царю, перед которым робели многие короли из древних владетельных родов, который грозил войной, если в его титуле пропускалось хоть одно слово, даже одна буква (нельзя было, например, писать: «многих государств и земель… государь и обладатель», а нужно было: «облаадатель» — через два аза).

Вот это письмо:

«Наияснейший, вельможный и преславный царь Московский, а наш многомилостивый государь и добродей.

…Творец избавитель наш Исус Христос, усилився обид убогих людей и кровавых слез сирот бедных… свободити нас изволил: которую яму ископали было под нами, сами в то впали — что два войска с великими таборы их помог нам господь-бог одолети и трех гетманов живых взяти с иными их сенаторами.

…Желали бы есми себе самодержца-государя такого в своей земле, как ваша царская велеможность, православный християнской царь; в чем уверяем ваше царское величество, естли бы была на то воля божия, а поспех твой царской — тотчас не медля на государство то наступати, а мы со всем войском запорожским услужить вашей царской велеможности готовы есмя. До которого есми с нижайшими услугами своими, как наприлежнее отдаемся, а имянно: будет вашему царскому величеству слышно, есть ли ляхи сызнова на нас восхотят наступати, в тот же час как скорее поспешайся с своей стороны на них наступати, а мы их за божиею помощью отсель возьмем, и да усправит бог из давных веков глаголанное пророчество, которому мы сами себя вручивши, до милостивых ног вашему царскому величеству яко наунижен но и покорно отдаемся.

Писан с Черкас, 1648-го, июня в 8 день».