Богдан Хмельницкий

IX. ПЛАМЯ

«И так народ посполитий на Украине, послишавши о знесенню войск коронних и гетманов, зараз почали ся купити в полки, не только тие, которие козаками бывали, але кто и негди козацтва не знал» [81].

В этих словах летописца хорошо передано настроение, охватившее все коренное население Украины. Собираться в «купы» — небольшие отряды — и мстить за все унижения — к этому стремился теперь стар и млад. Во главе такой купы становились обычно местные представители власти: войты, от'aманы, иногда мелкопоместные православные дворяне (околичная шляхта). Это делалось часто по настоянию масс, в глазах которых подобное руководство придавало движению вид законности. Отказаться, если кто из них и хотел бы, не решались — из боязни быть убитым. Впрочем, нередко уже в этот начальный период восстания во главе куп становился простой козак, или «хлоп».

Деятельность таких отрядов развивалась на незначительной территории — одно-два села. Истребляли шляхту и старост, начисто грабили и жгли их именья; заодно доставалось и крестьянам, оставшимся верными помещику и не желавшим примкнуть к движению.

Внутренняя логика народного восстания не оставляла никому возможности соблюдать нейтралитет, держаться в стороне от быстро развертывающихся событий. «В это время, — повествует летописец, — большая скорбь и поруганье были значным людям всякого сословия от посполитых людей, а особенно от голытьбы, так что хотя бы иной значный человек и не хотел вступать в это козацкое войско, ему все же приходилось делать это ради того, чтобы избавиться от посмеяния и нестерпимых бед в виде побоев и чрезмерных требований кормов и напитков, вследствие чего и эти люди должны были приставать в войско к козачеству».

Но подавляющее большинство жителей примыкало, конечно, к восстанию не страха ради, а вследствие искренней ненависти к притеснителям. Хмельницкий проявил дарования крупного военного деятеля. Испытывая острый недостаток в грамотных людях, он все же сумел наладить организацию прибывающих: их записывали в козаки, объединяли в сотни и полки, находили начальников и посылали в определенные районы.

Отряд под начальством Ганжи был послан к Тульчину; туда же направлен отряд Остапа. Кривонос отравился под Махновцы, Гладкий — на Полесье, Голота — в Белоруссию, Гайгура и Вовгура — под Киев. Каждый из этих отрядов обладал полной инициативой и самостоятельностью; в то же время Богдан координировал их действия.

Однако далеко не все повстанцы шли в армию Хмельницкого. Очень многие предпочитали партизанить на свой страх и риск. Несколько куп объединялось между собою, образовывало более или менее крупный отряд — так называемый загон и предпринимало опустошительный рейд по округе.

К такому загону примазывались иногда темные личности, стремившиеся не столько сражаться с поляками, сколько пограбить население занятых территорий. В бою предводителям загонов удавалось поддерживать дисциплину, но в остальное время они не могли, а иногда и не хотели контролировать поведение повстанцев.

Войско Хмельницкого также не представляло собою регулярной армии. Однако в нем был твердый костяк из привыкших к дисциплине козаков, были авторитетные полковники, была сильная направляющая воля самого Богдана, умевшего среди событий текущего дня не терять перспективы.

В партизанских же загонах, борьба которых носила местный характер, было много героизма, но овеянного губительным дыханием анархии. Оттого разумное и целесообразное переплеталось с ненужным и нелепым; храбрость переходила в отчаянность, суровость — в лютость.

Вот как описывает Н. И. Костомаров деятельность таких партизанских отрядов: «Обыкновенно, как скоро козацкий загон появлялся в панском местечке или селе, подданные принимали гостей, как избавителей, соединялись с ними и устремлялись на палац или двор своего владельца… сожигали панское жилье, а имущество разделяли с крестьянами, вознаграждая их за долговременные поборы и панщину. Соседние дворяне, едва услышали о корсунском поражении, складывали поспешно на возы свое имущество и бежали с однеми душами,по выражению современного дневника, из Руси в Польшу, покинув свои замки и укрепленные дворы. Но не часто удавалось такое бегство: «каждый хлоп — нам неприятель, каждое русское местечко и селение — гнездо врагов», говорит дворянин-современник; на каждой тропинке готовы были встретить беглецов недобрые гости с булатными, обоюдоострыми саблями или с дубинами… Случалось и так, что в то время, когда козаки лежали мертвецки пьяными, в разоренный замок или местечко вбегали дворяне с вооруженными толпами и, в свою очередь, терзали их.

…Ненависть ко всему польскому простиралась до того, что гибли православные ремесленники и торговцы за то единственно, что, следуя тогдашнему обычаю, носили польское платье или закидывали на польский лад в речах. «Не один молодой франтик, — говорит летописец, — который подбривал голову и отпускал наверху головы чуприну, заплатил жизнью за свое щегольство».