Богдан Хмельницкий

Этот же пан Чаплинский оскорбил меня, приказав своей челяди поймать на рынке моего сына, еще малого хлопца, а татарину своему побить его, так что хлопец еле живой остался…»

Беда одна не ходит. После нападения на хутор жена совсем слегла и уже не встала. Хмельницкий тяжело пережил ее смерть. В это трудное для него время он окончательно решает — откладывать выступление против шляхты нельзя. Необходимо немедленно действовать. Тем более к этому подталкивали события в Варшаве. Послы сейма, собравшегося в мае 1647 года, стремясь «навсегда покончить с мыслью короля о войне», приняли соответствующее решение, чем окончательно связали королю руки. Теперь было очень важно знать, не отказался ли Владислав IV от своих намерений. После того как Барабаш и Ильяш перешли на сторону магнатской оппозиции, необходимо было все связи с королем и его сторонниками взять в свои руки и получить деньги для набора казаков и их вооружения не кому-нибудь, а ему, Хмельницкому. А тут еще и личные дела. Его старания восстановить справедливость и наказать виновных ни к чему не привели. Все шло к тому, что нужно ехать к королю. И в начале июня, еще до окончания сейма, Хмельницкий в сопровождении десяти казаков появился в Варшаве.

Встреча состоялась тайно, ночью. Владислав IV принял казаков в своих покоях и с первых же минут начал жаловаться на свою судьбу, на магнатов, на то, что его унижают как короля. У него был нездоровый вид, лицо его обрюзгло. Казалось, ему не хватало воздуха и он вот-вот задохнется.

Хмельницкий подумал, что король не жилец на этом свете. Успеть бы осуществить задуманное! Он рассказал королю об измене Барабаша и Ильяша и заверил его, что он и его товарищи готовы поддержать намеченные его королевской милостью планы набора «охочего» казацкого войска. Владислав IV ответил, что он увеличивает число казацкого войска, и дает Хмельницкому право набирать его, и вручит письмо о том, что «ему итить на море, сколько челнов на море оберется».

Из записки государева гонца Григория Кунакова о казацкой войне с Польшею. 1649, март:«А Владислав де король в те поры гнев держал на сенаторов и на всю Речь Посполитую за то, что ему не дали воли на турского царя войны весть и собранное для тое войны немецкое войско приговорили на сейме распустить… И призвал Владислав король Богдана Хмельницкого и черкас челобитчиков в покоевые хоромы»…

Конечно, не мог Хмельницкий не рассказать королю и о личных обидах, наносимых ему и его побратимам своевольной шляхтой. Существует много легенд об ответе короля Хмельницкому. В летописи Григория Грабянки приведены такие слова короля: «Еще есте казаки воины храбрые, меч и силу имеете и что вам за себя постоять возброняет?»

Жалоба Хмельницкого королю еще более озлобила против него местную шляхту, да и встревожили ее слухи о готовившемся восстании, подготовка которого, как заверяли Барабаш и Ильяш, идет под руководством Хмельницкого. Барабаш даже уведомил об этом сенат, предупреждая об «опасности всеобщего восстания».

Тогда чигиринская старостинская администрация, которая была, по существу, органом магнатов, а не королевской власти, решила покончить с Хмельницким.

Из записки государева гонца дьяка Григория Кунакова о казацкой войне с Польшею. 1649, март:«И после того (переговоров Владислава IV с Хмельницким. — В. З.) вскоре проведав про то, хорунжий коронный Александр Станиславов сын Конецпольского замыслил… Богдана Хмельницкого убить».

Хмельницкий готовился ехать в низовья Днепра, чтобы набирать «охочих» казаков строить чайки для замышляемого похода на турок. А в это время в окрестностях Чигирина объявились татарские разъезды. Как всегда, налетят на селения, разграбят, заберут невольников — и в степь. А там ищи ветра в поле.

Было решено сформировать отряд и выслать его на татар. К отряду предложили присоединиться и Хмельницкому. Когда выехали за Чигирин и увидели татар, Хмельницкий первым устремился на них. Но тут сзади подскочил к нему, как и было ранее сговорено, Чигиринский шляхтич Дашевский и нанес саблей удар по шее. Хмельницкий потом писал, что «только потому голова моя не слетела, что я был в мисюрке [35], которую он разрубил на ширину ладони, так что только два кольца задержали саблю».

Видя, что удар не удался, Дашевский подскочил к Хмельницкому и начал оправдываться:

— Ах, прости меня, я думал, что это татарин.

Бывшие при этом молодой Конецпольский и чигиринский подстароста Чаплинский лишь ухмыльнулись. Хмельницкий молча обвел присутствующих хмурым взглядом и тихо с угрозой проговорил: «Имею саблю в руке: еще казацкая мать не умерла!»