Богдан Хмельницкий

- Это писано давно, с тех пор многое переменилось; пан Адам желает помочь гетману в его затруднениях с сеймом, и если только пан Богдан отошлет татар, он надеется успеть в этом.

- Пусть будет по-вашему, - сказал Хмельницкий, подумав, - но сам я ничего не могу решить. Завтра созову раду, прочту письмо казакам... Как решат, так и будет...

На другой день Хмельницкий прочел казакам письмо Киселя; но толпа не хотела и дослушать до конца.

- Что с ляхами переговоры вести! - кричали они, - бить их надо так, чтобы ни одного ляха на Украине не осталось.

Хмельницкий дал казакам вдоволь накричаться и нашуметься, и тогда начал свою речь:

- Как хотите, братья казаки, - говорил он, - так и будет; только Адам Кисель совсем не лях; он такой же православной веры, как и мы, и написал нам письмо от чистого сердца... Если он будет стоять за нас на сейме, нашего дела от этого не убудет. Мой совет таков: попробовать сперва с панами мирным путем, а не послушают, тогда уж их вина...

- Что правда, то правда! - согласились старшины. - Если Адам Кисель не хитрит и не обманывает нас, то отчего нам и не принять его услуг... Только пусть он сам приедет на Украину для переговоров.

- Вот теперь я могу дать пану Киселю утвердительный ответ, - сказал Богдан Петронию, возвратясь с рады.

Он позвал Выговского.

- Будущий пан писарь, вот тебе для начала поручение: составь письмо к общему нашему приятелю, Адаму Киселю, да только смотри в самых отборных выражениях; пан Адам сам знаменитый ритор, как раз осудит.

В коротких словах он передал ему содержание письма и к вечеру Выговский принес черновик.

- Ничего, для начала недурно! - сказал Богдан, с видимым удовольствием перечитав составленное. - Пускай пан Адам думает, что мы готовы раздружиться с татарами, помириться с Речью Посполитой, а мы тем временем постараемся собрать побольше полков. Пойдут паны на мировую, полки не помешают, а заупрямится, мы на них с этими полками нагрянем.

Прошли июнь и июль. Казаки ожидали возвращения своих депутатов с сейма; но о них не было ни слуху, ни духу. Стали поговаривать, что паны посадили их на кол. Пришло и достоверное известие, что поляки собрали тридцатишеститысячное войско и избрали троих вождей: Доминика Заславского, Александра Конецпольского и Николая Остророга.

- Ну, уж и отличились ляхи, - смеялся Хмельницкий, - не нашли они воинов получше, выбрали перину, детину да датину. Будет Доминик, что перина, с боку на бок переворачиваться, пан староста, что дитя малое, во всякую опасность очертя голову бросаться, а уж латина чем им поможет, этого я и придумать не могу: в библии он только знает, зато в ратном деле ничего не смыслит. Да они, я думаю, тотчас перессорятся друг с другом, всякий захочет быть старшим, а уж где старших много, там войско нездорово...

- Что ж, батько, долго будем мы стоять здесь на месте? - спрашивали казаки. - Видишь, паны нас обманывают.

- Вижу, вижу! Пора и нам за дело приняться! - отвечал Хмельницкий и отдал приказание двигаться вперед.

Слухи относительно казацких депутатов оказались ложными. Они вернулись в табор и привели с собой панского посла с грамотой от сейма. Вслед за ними явились и послы Киселя с комисарским листом. Послы объявили, что Кисель и сам едет в качестве комисара с несколькими другими панами.

В собрании старшин прочли грамоту сейма и комисарский лист, но паны предъявили неисполнимые условия: они требовали, чтобы казаки возвратили им все оружие, отослали татар и казнили всех предводителей загонов.

- Как это можно, - говорили казаки, чтобы мы сами себя отдали панам в неволю, чтобы сами казнили лучших наших воинов, отдали ляхам все добытое нами в честном бою. Не бывать этому! - кричали раздраженные казаки. Богдан тоже виляет, он тянет сторону панов, он нас нарочно не ведет на ляхов...

Хмельницкий слышал этот глухой ропот и понял, что медлить дольше опасно.

- Вижу сам, панове казаки, - говорил он, - что Речь Посполитая и не думает идти с нами на мировую; они собираются заманить нас в свои сети, а потом поступят с нами так, как поступили с Павлюком.

Он двинулся вперед и дошел до Случи, границы казацкой Украины, а затем пошел к Константинову. Каждый день к нему стекались предводители загонов со своими ватагами. Городки и села сдавались без всякого сопротивления. Там, где паны хотели остановить движение, хлопы восставали на господ и убивали их.

Кисель, по окончании сейма, отправился в Киев, где он рассчитывал встретиться с Хмельницким. Оказалось, однако, что путешествие по Волыни было далеко не безопасно: всюду бродили шайки гайдамаков и панам комисарам каждую минуту приходилось дрожать за свою жизнь. Кисель думал по пути заехать в свое имение и повидаться с женой; но верстах в десяти от Гущи к нему привели одного из его хлопов в растерзанной одежде, облитого кровью. Пан Адам побледнел, увидев его.

- Говори, говори скорее, что случилось? - дрожащим голосом спросил он его.

- Все погибло, пан воевода, камня на камне не осталось!

- А пани? - едва мог выговорить Кисель.

- Пани с панною пропали, как в воду канули, - отвечал тот.