Богдан Хмельницкий

- Был когда-то в чести, - угрюмо проговорил Довгун. - А нынче уж больно трудно с ним ладить. Побратимствует с татарами, слушает своего полячишку-писаря, а нас, казаков, и знать не хочет. Нынче даже не велел ехать с ним на похороны Тимоша. "Не надо, говорит, и без тебя там казаков довольно". А, ведь, знает, я с Тимошем товарищ был. Вот женюсь да и уеду от него.

- А на ком ты женишься-то?

- На Катре.

- Это на той девушке, из-за которой тебя на Сечи чуть было не повесили? - спросил Никита, усмехаясь. - Уж ты на меня, братец, не посетуй, - прибавил он. - А я на тебя никакого зла не держу за батоги. Если бы не ты, мне бы никогда не попасть в Москву.

- Это кака так? - удивился Довгун.

- Да мне за батоги, да за тебя никто в Сечи проходу не давал, я и утек оттуда. Вышло, что ты первый зачинщик моего счастья, - прибавил он, смеясь. - Если задумаешь собраться в Москву, спроси только боярина Никиту Ивановича Кустарева. А я для тебя сделаю все что, могу.

- Спасибо, товарищ! - отвечал Ивашко. - Вон ваше бояре из-за стола поднимаются; теперь пойдет прощальное угощенье, надо и нам к остальным присоединяться.

Целую неделю прожили бояре в ожидании гетмана; только в день Крещения, 6-го января, он, наконец, приехал. Бояр он встретил ласково, с достоинством и, когда они стали торопить его принятием присяги, ответил им:

- Я сам рад покончить поскорее с этим делом. Вот только семейное горе задержало. Послезавтра мы назначим генеральную раду и присягнем милостивому государю московскому.

Поздно вечером зашел к гетману Довгун и, низко поклонясь, сказал:

- Батько, я к тебе по своему делу.

- Что скажешь, пан полковник? - с усмешкой проговорил Богдан, покуривая люльку и выпуская дым через свои полуседые усы.

Он сильно изменился, постарел, обрюзг; не было прежнего блеска в глазах, не было недавней еще живости в движениях. Минутами он казался совершенным стариком.

- Пришел к тебе, батько, с поклоном: просить в посаженные отцы; хочу жениться.

- Добре задумал, пан полковник! Одного только жаль: как женишься, захочется дома сидеть, а не воевать.

- Я и то, батько, хотел просить тебя: отпусти меня. Я тебе теперь совсем не нужен стал, - сказал с легкой дрожью в голосе Довгун.

Богдан быстро, пытливо посмотрел на него.

- Все запорожцы таковы! - с неудовольствием сказал он. - Гладь вас все по головке, а чуть что не по вас, тотчас и наутек. Впрочем, мне все равно, хочешь служи, хочешь нет. Куда же ты думаешь ехать? - спросил он, помолчав.

- Думаю, в Москву.

- В Москву? - немного удивленно переспросил Богдан. - Впрочем, по мне, пожалуй, поезжай в Москву. Если захочешь, можешь мне и там послужить, - прибавил он. - Мне теперь надежные люди в Московском государстве нужны.

- Я всегда твой слуга, батько, - с поклоном отвечал Довгун.

- Когда же ты думаешь играть свадьбу?

- В этом мясоеде.

- А ехать когда думаешь?

- Да если бы справился, то с панами послами и уехал бы.

- Как знаешь, твое дело.

Восьмого января 1654 года вся Переяславльская площадь была полна народом. Довбиши с седьмого часа утра били в котлы, есаулы и сотники приводили в порядок казаков, стекавшихся со всех сторон и толпившихся около просторного деревянного помоста, покрытого красным сукном.

Пока народ собирался на площади, Выговский отправился к русским послам. Боярин Бутурлин еще изволил почивать, и писарь пришлось ждать с полчаса, пока он к нему вышел. Боярин был одет в роскошный кафтан, осыпанный драгоценными каменьями.

- Бью челом ясновельможному пану послу! - с поклоном приветствовал Выговский Бутурлина.

- Здравствуй, батюшка, Иван Казимирович! Хорошие ли новости принес?

- Готов служить его царской милости, - скромно проговорил Выговский. - Что мог, то сделал для его светлых очей. Сейчас только с тайной рады: все полковники, судьи и есаулы были у гетмана. Могу поздравить высокородного боярина с полным успехом. Мы так искусно повели дело, что ни одного голоса не было против, а кто и был против, тот молчал, чувствуя полное свое бессилие.

- Спасибо тебе, батюшка Иван Казимирович! - проговорил боярин с легкой усмешкой. - Великий государь мой, царь Алексей Михайлович, не забудет трудов твоих. А теперь, пожалуй, пора нам и на площадь; довбиши, почитай, часа два в котлы звонят.

Ровно в одиннадцать часов гетман в богатой одежде, сопровождаемый всей войсковой старшиной и казацкими полковниками, вышел на площадь. Над головой его держали бунчук, а в руках у него была булава, осыпанная драгоценными каменьями.

Есаулы и сотники засуетились, раздвинули народ и образовали широкий круг около помоста. Гетман со своей свитой поднялся на возвышение.

Московские послы стояли поодаль, на особом назначенном им месте.

Все крыши прилегавших к площади домов были густо покрыты народом.

- Смирно! - крикнул генеральный есаул.

Вдруг сразу воцарилась тишина и громкий голос гетмана звучно пронесся по площади.