Богдан Хмельницкий

Хмельницкого неотступно преследовала мысль о будущем. Тысячи восставших крестьян и казаков, составляющие его войско, не помышляют о возможности какого-либо мира. У них лишь одно желание — навсегда избавиться от панского гнета. Каждый из них мечтал о земле и воле, которые гетман обещал в своих универсалах. Но Польша огромная и еще очень сильная страна, для которой плодородные земли Украины с даровыми рабами — бездонный источник богатств; ни магнаты, ни шляхта от них добровольно не откажутся. Может, решение придет потом, с новыми победами, в которых он теперь не сомневался, а пока необходимо выиграть время и заручиться расположением нового короля. Нужно хорошенько продумать инструкции послам. Требования к королю и сейму должны быть умеренными, чтобы не озлобить их. Диктуя Выговскому инструкцию, он, как и в письме королю, сначала говорил о притеснениях, которые терпят казаки со стороны польско-шляхетской администрации, выдвигая это как основную причину выступления, а потом уже перечислил требования, которые должны предъявить послы — увеличить реестр казаков с 6 до 12 тысяч; выдать жалованье, которого уже пять лет не получали реестровцы; восстановить права православной религии и возвратить православные церкви, захваченные униатами.

Нельзя сказать, чтобы условия, на которых должно было основываться перемирие, отвечали желаниям всего казаческого сословия и тем более крестьян. Под защиту в основном брались зажиточные группы казачества. Ведь они владели мельницами, прудами, лугами, хуторами, а бедные казаки жили промыслом и рыбачеством, да и то значительную часть отдавали шляхтичам-полковникам. В составленных документах проявилась ограниченность позиции Хмельницкого. С одной стороны, он выражал чаяния народа, стремящегося к лучшей жизни, к освобождению страны от шляхетско-магнатской тирании, в в то же время соблюдая интересы старшины, богатых казаков, выходцем из которых был сам. Такая двойственность политики Хмельницкого приводила к противоречиям в повстанческом лагере…

В тот же день, 2 июня, были написаны еще два письма великому коронному маршалу Адаму Казановскому и князю Владиславу-Доминику Заславскому с просьбой хлопотать перед королем о сохранении давних прав Запорожского войска. В письме Заславскому Хмельницкий не удержался и вместе с заверениями, что виновники восстания — не они, казаки, а магнатская шляхта, все же предупредил: «Если, упаси господи, еще кто на нас нападет, богом клянемся, что ему еще больше достанется, чего мы никому не желаем!»

Еще не зашло солнце, как казацкие послы с врученными им письмами, инструкцией и устными наставлениями Хмельницкого отправились в Варшаву.

Утром 3 июня к Хмельницкому явился посланец Киселя монах Хустского монастыря Петроний Ласка с официальным предложением о перемирии. В тот же день монах отправился в обратную дорогу с ответом, что гетман готов встретиться с Киселем для переговоров.

Хмельницкий не верил, что посольство принесет желаемые результаты, и хотя для видимости повелел войску приостановить военные действия и отпустил татар, был постоянно наготове к новым выступлениям. Давно зная Киселя, его лицемерие, он ожидал от него какой-то пакости и не ошибся. Отправляя к Хмельницкому монаха Петрония Ласку, Кисель тут же пишет письмо архиепископу гнезненскому М. Лубенскому, в котором называет Хмельницкого «изменником». Он писал: «Изменник этот рассылает свои письма везде по городам, где только находятся русские, из которых одни по безумию, а другие из ожесточения принимают свою погибель за верх счастья». И он просил направить войско, чтобы разгромить «казака-изменника» и «спасти спокойствие, счастье и славу Речи Посполитой».

Сейм открылся 9 июня 1648 года и сразу же примас королевства, архиепископ гнезненский Матвей Лубенский, к которому взывал Кисель, потребовал объявить «посполитое рушение»[62], набрать немедленно и отправить на Украину против восставших не менее 36 тысяч войска, причем «не хлопов, а единственно людей благородного происхождения и чужеземцев».

Поскольку гетманы, которые могли возглавить это войско, находились в татарском плену, сейм предложил поручить командование огромной по тем временам армией трем региментариям[63], магнатам: Доминику Заславскому, Николаю Остророгу и Александру Конецпольскому. О них говорили тогда: «Князь Доминик — перина, подчаший[64] — латына, хорунжий — дытына[65]». Так оно и было. Первый — князь Доминик Заславский, сандомирский воевода из дома Острожских, владелец огромных поместий, предпочитал в своей жизни одни лишь забавы и роскошь. Изнеженный и малоспособный, далекий от военного дела, он предпочитал пуховую перину твердому седлу. Второй военачальник, коронный подчаший Николай Остророг, известен был в Польше как человек ученый, славный своим дипломатическим искусством, но ни в коей мере не военный. Третий — молодой коронный хорунжий Александр Конецпольский, пылкий и гонористый, особенно ненавидящий Хмельницкого. Для него война была скорее очередным приключением, чем серьезным делом.