Богатырь

– Ничего я не слаб! – воскликнул Илья. Топнул в сердцах ногой. И увидел, как просыпалась земля-прах сквозь гробовую крышку на мертвое лицо великана.

Мертвец не шелохнулся. Понятное дело. Мертвец. Хоть и во сне, а тихо лежит. Как положено.

И голос в голове умолк.

– Эй! – позвал Илья. – Ты, это… Не сердись, что я на тебя кричал. Обидное ты сказал…

– Давит земля, – через некоторое время снова раздался голос-стон. – Давит, требует… Забери мою силу, живой! Забери! Дай мне уйти!

Илья непонятно как понял: не видит его мертвец. И о том, о чем говорили только что, мертвый великан уже забыл.

И Илья тоже забыл, потому что открыл глаза и понял, что ног по-прежнему не чует.

Но это было безделицей в сравнении с остальным.

Они подошли с другой стороны острова. Духарев должен был их услышать, но, погруженный в собственные мысли – прохлопал. Хотя положить четверых нурманов он вряд ли успел бы, даже будь у него время взяться за лук.

Четверо нурманов, следопыт из местных и… Семирад.

«Дурак я старый, – подумал Сергей Иванович. – Не послушал бы ведунью, взял бы с собой гридь…»

Семирад остановился шагах в десяти, оставив меж собой и Духаревым нурманов. Опасался. Немолод его враг, но на один бросок его, может, и хватит, а насчет себя Семирад не обольщался: доберется до него недруг – убьет.

Не доберется. Меж ним и князь-воеводой – оружные нурманы-наемники. Из лучших. Перехватят.

– Вот что, воевода, – сказал Семирад. – Тянуть не буду. Пиши записку Владимиру, что прощаешь мне все долги и просишь выплатить мне сто гривен… – Семирад подумал немного и уточнил: – Золотом. В счет княжьей доли от византийских товаров.

– И что взамен? – У Сергея Ивановича появилась надежда. Барыга и есть барыга.

– Быстрая смерть – тебе. И жизнь – вот ему, – кивок в сторону спящего Ильи и впавшей в ступор ведуньи.

Семирад был неглуп и отпускать Духарева живым не собирался. Как, впрочем, и Илью. Зачем ему свидетель?

– Соглашайся, – процедил Семирад. – Или отдам вас нурманам. Потешиться.

– Надо подумать.

– Нечего тут думать! Да или нет?

– Что ж… – Духарев встал, потянулся, хрустнув суставами. Нурманы тут же подняли щиты, приготовились. – …Сто гривен, значит? Немалая сумма. А этим ты сколько заплатил? – Духарев перешел на язык скандинавов. – Вы, люди, знаете, кто я? Меня зовут Серегей-конунг, и я друг Олафа Трюггвисона, конунга. Подумайте: мои деньги и вдобавок к деньгам заслужить мою благодарность, а?

Один из нурманов молча качнул головой.

– Даже не надейся! – злорадно вмешался Семирад. – Думаешь, я не подумал, кого позвать. Вот он – младший сын Виглафа Ульфхеднара, которого ты убил. А вот он – племянник Хайнара Бодрого, служившего когда-то сотником у смоленского наместника, которого тоже ты убил.

– Я убил многих. Всех не упомнишь.

«Надо же, – подумал при этом Сергей Иванович, – у меня нынче прям-таки сеанс погружения в собственное прошлое».

В общем-то Семирад прав. Выбирать нечего. Им по-любому не жить. Откупайся, не откупайся – ничего не изменится. Илью жалко. Эх, далеко до него. Никак не спасти сына от нурманских палачей. Что ж до самого Сергея Ивановича, то тут всё просто. Он не овца, чтоб умереть под ножом. А умереть в бою не страшно. Жизнь у него была – самому себе впору позавидовать. Он вообще должен был уйти в небо еще тогда, на острове Хорса, вместе со Святославом…

– Сто гривен, значит? Золотом? А рожа у тебя не треснет? – Меч лег в руку легко, как встарь. Второй бы тоже не помешал. Надо было клинок Ильи взять… Но далеко он. Или щит хорошо бы… Хотя так и так умирать. Ну продержался бы он на полминуты больше. Так хоть кинжал есть.

«А земля здесь все-таки особая», – мелькнула мысль.

Духарев ощутил, как удобно легла в ладонь рукоять меча, как быстрей побежала по жилам кровь, и засмеялся. Он-то думал, что умрет от немощи в собственной постели. Ошибочка вышла!

– Живьем берите, живьем! – закричал Семирад.

– Это уж как получится! – посулил Духарев, качнулся, пропуская мимо копейное древко, ушел от толчка щитом и кольнул расчетливо, снизу под край. Достал, но впустую. По железу прошло.

И тут на него навалились всерьез…

Илья сначала не понял ничего. Увидел Явнею: перепуганную, вцепившуюся со страху в рубаху Ильи. Услышал, что бьются. Но – кто? С кем?

Повернулся рывком…

Батя сражался. Умело и сильно. Один – против четырех. Тоже умелых и в полной броне. А батя – в одной рубахе…

И такая ярость овладела Ильей… Словно белый огонь втек внутрь. Холодный огонь. Ожегший, будто ледяная вода. Больше Илья не думал. Краем глаза увидел, как вскрикнула и опрокинулась в клевер Явнея (это он ее оттолкнул), а потом осознал себя уже под дубом, с отцовским луком в руках. И увидал первую стрелу, по оперенье вошедшую в толстую вражью ляжку. Как попала вторая, не увидел – только услыхал звук, с каким наконечник прошибает панцирь. С третьей помедлил, потому что батина спина закрыла цель… Выстрелил мгновением позже и, конечно, не промахнулся. С пятнадцати-то шагов.

Наклонился, подхватил новый пучок стрел…

И не столько увидел, сколько угадал стрелу, посланную уже в него…