Богач, бедняк... Том 1

– Вы оба можете завтра же сдохнуть, и это, уверяю вас, не испортило бы мне аппетита. Я сделал это только ради одного члена нашей семьи, который хоть чего-то стоит, – ради Рудольфа. Я не позволю ему начинать жизнь взрослого человека, зная, что у него есть осужденный братец, о котором ему придется постоянно думать. Но запомни, сегодня мы видимся с тобой последний раз. Чтобы отныне о тебе не было ни слуху ни духу. Сейчас я сяду в поезд и поеду домой, и на этом наши отношения закончатся. Закончатся навсегда. Понял?

– Понял, – тихо ответил Томас.

– К тому же тебе придется покинуть наш город, – подхватил дядя Гарольд дрожащим голосом. – Такое условие поставил мистер Чейз, и я целиком с ним согласен. Я отвезу тебя домой, ты соберешь свои вещички и уберешься отсюда. Я не разрешу тебе провести в моем доме ни одной ночи. Ты это понимаешь?

– Да-а, – протянул Томас. Пусть подавятся своим городом. Кому он на фиг нужен?

Больше в машине не разговаривали. Когда дядя Гарольд остановился у вокзала, отец вышел, не сказав на прощанье ни слова. Он захромал к зданию вокзала, оставив незакрытой дверцу, дяде Гарольду пришлось согнуться пополам, чтобы громко ее захлопнуть.

В его голой комнате на чердаке, под самой крышей, на кровати лежал небольшой, видавший виды, потрепанный чемодан. Томас сразу его узнал. Это был чемодан Клотильды. Постельного белья на кровати не было, матрац свернут, словно тетя Эльза боялась, как бы племянник не подремал на нем несколько минут перед отъездом. В доме не было ни тетки, ни их дочерей. Словно боясь, что они заразятся от этого развратника его пороком, она отвела их сегодня вечером в кино. Томас быстро побросал свои вещи в чемодан. Их было немного: несколько рубашек, нижнее белье, носки, пара ботинок и свитер. Сняв рабочий комбинезон, в котором его арестовали, он надел новый серый костюм, который тетя Эльза подарила ему на день рождения.

Он огляделся. На столе лежала библиотечная книга – «Наездники из Перл-Сейджа». Из библиотеки он все время получал извещения о том, что книгу давно пора вернуть, и они штрафовали его каждый день на два цента. Вероятно, сейчас он был должен библиотеке баксов десять, никак не меньше. Он бросил книгу в чемодан. На память об Элизиуме, штат Огайо.

Закрыв чемодан, он спустился на кухню. Хотел поблагодарить Клотильду за чемодан, за ее подарок. Но ее там не было.

Он вышел, пошел по коридору. В столовой дядя Гарольд стоя доедал громадный кусок яблочного пирога. Руки его дрожали, когда он подносил пирог ко рту. Он особенно много ел, когда сильно нервничал.

– Если ты ищешь Клотильду, – сказал он, увидав Тома, – то можешь не суетиться, не трать понапрасну время. Я ее отослал в кино вместе с Эльзой и девочками.

Ну и хорошо, подумал Том, по крайней мере, она и от меня получила небольшой подарок – бесплатный билет в кино.

– У тебя есть деньги? – спросил дядя Гарольд. – Я совсем не желаю, чтобы тебя забрали еще и за бродяжничество и чтобы вся эта неприятная процедура повторялась. – Он налегал на пирог, демонстрируя волчий аппетит.

– Деньги у меня есть, – сказал Томас. У него был двадцать один доллар с какой-то мелочью.

– Очень хорошо. А теперь давай ключи.

Том вытащил ключи из кармана, передал дяде. Как ему сейчас, в эту секунду, хотелось швырнуть остатки пирога в его физиономию! Но что это ему даст? Ничего хорошего.

Они уставились друг на друга. Из куска пирога у рта дяди Гарольда вытекала начинка, струясь по подбородку.

– Поцелуйте за меня Клотильду, – сказал Том, направляясь к двери с чемоданом Клотильды в руках. Он пошел на вокзал и за двадцать баксов купил билет. Все равно куда. Лишь бы подальше от Элизиума, штат Огайо.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Кошка, не моргая, неотрывно глядела на него из своего угла, всем своим видом выражая враждебность. Ее враги то и дело менялись. Любой, кто спускался поздно вечером в ее подвал, чтобы приступить к работе в адской жаре, воспринимался ею с той же ненавистью, с теми же топазовыми искорками злости в ее желтых глазах, ненависти, вызывающей у нее неистовое желание его гибели. Этот долгий, как сама ночь, пронзительный взгляд кошки смущал Рудольфа, сбивал его с толку, когда ему приходилось засовывать противень с булочками в печь. Когда кто-то, пусть даже бессловесное животное, недолюбливал его, ему становилось не по себе. Как ни старался он ее задобрить лишней миской молока, ласками или нежными уговорами – «хорошая, хорошая кошечка!» – ничего не помогало. Кошка знала, что она совсем не хорошая, лежала на своем месте, повиливая хвостом, и явно замышляла планы жестокой расправы, убийства.