Богач, бедняк. Нищий, вор.

— Вы можете смеяться, — сказал Дентон. — Вы молоды, но сейчас ни в колледжах, ни в университетах давно никто не смеется. Мне предъявлены нелепейшие обвинения: мол, в тридцать восьмом году пожертвовал пять долларов на какую-то сомнительную благотворительность и ссылался в некоторых своих лекциях на Карла Маркса. Но боже мой, разве, можно читать курс экономических теорий девятнадцатого века, не упоминая Карла Маркса! Нет, вы ничего не знаете, мой мальчик! Вы просто ничего не знаете! Университет в Уитби ежегодно получает от штата субсидию для сельскохозяйственного факультета. И вот какой-то болван из законодательной ассамблеи произносит речь, создает комиссию и требует расследования ради того, чтобы его имя попало в газету. Патриот! Защитник веры! Ха! В университете — но это сугубо между нами, Джордах, — создана специальная комиссия по расследованию обвинений, выдвинутых против ряда преподавателей. Они готовы принести несколько жертв — со мной во главе, — только бы законодательная ассамблея штата не лишила университет субсидий. Теперь, надеюсь, вам ясно?

— Боже мой! — только и мог произнести Рудольф.

— Вот именно, — подхватил Дентон. — Боже мой! Я не знаю, каковы ваши политические убеждения…

— Я не занимаюсь политикой.

— Прекрасно, прекрасно! — похвалил Дентон. — Хотя было бы лучше, если бы вы состояли в республиканской партии. И подумать только, я голосовал за Эйзенхауэра! — Он глухо рассмеялся. — Мой сын воевал в Корее, а Эйзенхауэр обещал покончить с войной. Впрочем, чего только не наобещаешь перед избирательной кампанией!

— Чем конкретно я могу вам помочь, профессор? — спросил Рудольф.

— Сейчас мы подошли к этому, — сказал Дентон, допивая кофе. — Комиссия будет рассматривать мое дело ровно через неделю, то есть в следующий вторник, в два часа дня. Я знаю о выдвинутом против меня обвинении только в общих чертах — пожертвования в тридцатых годах в пользу организации, которая якобы служила вывеской, прикрывавшей нелегальную деятельность коммунистов; атеистические и левые фразы на лекциях; рекомендация книг сомнительного характера для домашнего чтения студентов. Когда в стране царит такое настроение, как сейчас, когда этот Даллес орет на весь мир о ядерной войне, когда видных вашингтонских деятелей поливают клеветой и выгоняют из Белого дома, как проштрафившихся мальчишек на побегушках, карьеру простого университетского преподавателя может погубить одно лишь сказанное шепотом слово. К счастью, у них, в университете, сохранилась совесть — хотя сомневаюсь, что им ее хватит на весь год, — и мне должны дать возможность как-то оправдаться и пригласить свидетелей, которые за меня поручатся…

— Что же вы хотите, чтобы я сказал? — прервал его Рудольф.

— Все, что сочтете нужным, мой мальчик, — ответил Дентон упавшим голосом. — Я не собираюсь вас специально натаскивать. Скажите то, что обо мне думаете. Вы прослушали три моих курса, мы с вами не раз беседовали вне аудитории, вы бывали у меня дома. Вы умный молодой человек, и вас не проведешь. Говорите то, что считаете нужным. У вас безукоризненная репутация, в колледже о вас были самого высокого мнения, вы — подающий большие надежды, ничем себя не скомпрометировавший молодой бизнесмен, и ваши показания будут иметь вес.

— Да, конечно, — сказал Рудольф. Это предвестие неприятностей, пронеслось у него в голове. Начнутся нападки. И что скажет Колдервуд? Втягиваю магазин в прокоммунистическую политику. — Конечно, я выступлю в вашу защиту. — Сейчас абсолютно не подходящее время для этого, подумал он с раздражением.

— Я не сомневался в вас, Джордах. — Дентон с чувством пожал ему руку. — Знали бы вы, сколько людей, двадцать лет называвших себя моими друзьями, отказали мне — увиливают, малодушничают! У нас теперь не страна, а логовище побитых собак. Если хотите, я поклянусь вам, что никогда не был коммунистом.

— Что за нелепость, профессор! — Рудольф посмотрел на часы. — Извините, но мне пора в магазин. На следующей неделе во вторник в два часа я буду на комиссии. — Он полез в карман за деньгами. — Позвольте, я за себя заплачу.

Дентон жестом остановил его.

— Я пригласил вас, вы мой гость. Идите, дорогой, идите. Не буду вас задерживать. — Он встал, в последний раз огляделся по сторонам и, убедившись, что никто за ними не наблюдает, снова горячо пожал ему руку.

Рудольф медленно шел но улице. Все вокруг было как обычно, и прохожие ничем не напоминали побитых собак. Бедняга Дентон! Он вспомнил, что именно на лекциях Дентона впервые получил представление, как стать преуспевающим капиталистом. Про себя он даже рассмеялся. Да, старый дурак Дентон! Ему теперь не до смеха.

В кабинете на его столе лежало короткое письмо: «Надеюсь, ты скоро приедешь в Нью-Йорк. У меня неприятности. Хочу с тобой посоветоваться. Целую. Гретхен».

— О боже, — сказал он вслух, смял письмо и бросил его в корзинку.