Богач, бедняк. Нищий, вор.

— Я уж не стал принимать ванну, чтобы не заставлять тебя ждать. Надеюсь, ты меня извинишь, — сказал он, подходя к бару. От Бойлана пахло каким-то одеколоном. — В столовой было бы холодно, — заметил он, глядя на стол перед камином. — Когда-то там ужинал президент Тафт. Стол был накрыт на шестьдесят персон — все высокопоставленные лица. — Он подошел к роялю, сел на табурет, поставил стакан рядом с собой и взял несколько аккордов. — Ты случайно не играешь на скрипке?

— Нет.

— Ни на чем, кроме трубы?

— В общем-то нет. Могу, конечно, что-нибудь подобрать на рояле.

— Обидно. Мы могли бы разучить с тобой какие-нибудь дуэты. К сожалению, я ни разу не слышал о дуэтах для фортепьяно и трубы.

Бойлан начал играть. Рудольфу пришлось признать, что играет он хорошо.

— Узнаешь, что это такое?

— Нет.

— Шопен. Ноктюрн ре-бемоль мажор.

В комнату вошел Перкинс.

— Ужин подан, сэр.

Рудольф пожалел, что остался. У него было ощущение, что Бойлан пытается заманить его в ловушку.

Сложный он, этот Бойлан. И тебе Шопен, и болотные сапоги, и виски, и философия, и оружейная, и сожженный крест, и отравленная собака… Рудольф чувствовал, что не подготовлен ко всему этому и с Бойланом ему не справиться. Теперь он понимал, почему Гретхен решила, что ей необходимо бежать от этого человека.

Бойлан перестал играть, встал, вежливо взял Рудольфа за локоть и повел к столу. Перкинс наполнял бокалы белым вином. В центре стола в глубоком медном блюде лежала отварная форель в каком-то соусе. Рудольф был разочарован — он предпочитал форель жареную.

Они сели друг против друга. Перед каждым три разных бокала и целый набор ножей и вилок. Перкинс переложил форель на серебряное блюдо с отварным молодым картофелем и, подойдя к Рудольфу, остановился сбоку. Рудольф осторожно взял с блюда кусок форели и пару картофелин. Он растерялся от обилия столового серебра, но старался не выказывать своего замешательства. Некоторое время они ели молча. Рудольф внимательно следил, как Бойлан действует ножом и вилкой. Меткий стрелок, прекрасные манеры…

— Она уже нашла работу? — спросил Бойлан, словно они не прерывали начатый разгр. — Она говорила мне, что хочет стать актрисой.

— Не знаю. Я давно не получал от нее писем, — соврал Рудольф, не желая делиться с Бойланом своими сведениями.

— Ты считаешь, она может иметь успех? — продолжал Бойлан. — По-твоему, у нее талант?

— Думаю, да. Что-то в ней есть. Когда в школе она выходила на сцену, все сразу прекращали кашлять. — Бойлан рассмеялся, и Рудольф сообразил, что сказал это по-детски. — Я хочу сказать, чувствовалось, что зрители начинали смотреть только на нее, следить за ней — не так, как за другими актерами. Наверное, это и есть талант.

— Согласен. — Бойлан утвердительно кивнул. — Она необыкновенно красивая девушка. Но ты, как брат, вероятно, не сознавал этого.

— Почему же, сознавал.

— Правда? — безразличным тоном сказал Бойлан. Казалось, он уже утратил интерес к разговору. Махнув Перкинсу, чтобы тот убрал грязные тарелки, он встал, подошел к большой радиоле и поставил Второй фортепьянный концерт Брамса. Музыка звучала так громко, что десерт они ели в полном молчании.

Ужин кончился. Бойлан налил себе рюмку коньяку и поставил пластинку с какой-то симфонией. Рудольф устал после целого дня рыбалки. От двух бокалов вина в глазах у него зарябило, и он чувствовал, что его клонит ко сну. Бойлан держался вежливо, но отчужденно. Рудольф догадывался, что он разочаровал Бойлана, ничего не рассказав про Гретхен.

Погрузившись в кресло, прикрыв глаза и потягивая коньяк, Бойлан весь ушел в музыку. С таким же успехом он мог бы сидеть один или со своим ирландским волкодавом. Может, он собирается предложить мне должность своей собаки, обиженно подумал Рудольф.

На пластинке была царапина, и, когда послышалось щелканье, Бойлан раздраженно поморщился, встал и выключил радиолу.

— Ты хочешь, чтобы я отвез тебя домой сейчас?

— Да, пожалуйста, — вставая, с облегчением сказал Рудольф.

Бойлан взглянул на его ноги.

— Но ты же не можешь так идти. А сапоги у тебя наверняка еще сырые. Подожди, я что-нибудь тебе найду. — Он вышел из гостиной и поднялся по лестнице. Вскоре он вернулся, неся в руках небольшую дорожную сумку и пару темно-бордовых мокасин. — Примерь, — предложил он.

Мокасины были старые, но идеально вычищенные. С кожаной бахромой, подошва толстая. Рудольфу они пришлись точно по ноге.

— Дня через два я завезу их, — пообещал он.

— Можешь не беспокоиться, — ответил Бойлан. — Им сто лет. Я их давно не ношу.

Удочка, корзинка и сачок уже лежали на заднем сиденье «бьюика», а на полу стояли мокрые сапоги Рудольфа. Бойлан небрежно бросил сумку рядом с рыболовным снаряжением, сел в машину и включил радио. Полились звуки джаза. Всю дорогу до Вандерхоф-стрит они молчали.

— Ну, вот мы и приехали, — сказал Бойлан, остановив машину перед булочной.

— Большое спасибо за все, — поблагодарил Рудольф.

— Это тебе спасибо, — ответил Бойлан. — Я получил истинное удовольствие.

Когда Рудольф взялся за ручку дверцы, собираясь выйти, Бойлан дотронулся до его локтя.