Богач, бедняк. Нищий, вор.

Рудольф был самым молодым членом совета попечителей и на заседаниях говорил тихо и почтительно. Тем не менее благодаря дружбе с Дорлэкером и умению выбивать пожертвования из бывших выпускников университета и различных организаций (ему даже Колдервуда удалось убедить внести пять тысяч долларов на пристройку нового крыла к библиотеке), а также благодаря своей осведомленности о жизни Уитби и о взаимоотношениях между городком и университетом пользовался наибольшим влиянием в совете и сам знал об этом.

— Вам известно, — тем временем говорил Дорлэкер, — что сегодня мы должны рассмотреть вопрос о кандидатах на вакантные должности на следующий учебный год. Пока что не занята должность декана экономического факультета. Мы долго подыскивали подходящего человека, советовались с сотрудниками факультета и сейчас хотим вынести на ваше одобрение кандидатуру человека, некогда возглавлявшего в бывшем колледже в Уитби объединенную кафедру истории и экономики, человека, который в течение нескольких последних лет работал в Европе и накопил там ценный опыт. Я имею в виду профессора Лоуренса Дентона. — Произнося имя профессора, Дорлэкер как бы случайно повернулся к Рудольфу и едва заметно подмигнул. Рудольф переписывался со своим старым учителем и знал, что Дентон мечтает вернуться в Америку. Судьба не заставила его превратиться в человека без родины. Рудольф рассказал Дорлэкеру все о Дентоне, и Дорлэкер принял это близко к сердцу. Дентон же укрепил свои позиции, так как за время пребывания в Европе написал получившую высокие отзывы книгу о возрождении немецкой экономики.

— Дентон… — сказал Гаррисон. — Я помню это имя. Его выставили за прокоммунистическую деятельность.

— Я внимательно просмотрел его досье, мистер Гаррисон, — сказал Дорлэкер, — и обнаружил, что профессору никогда не предъявлялось никаких обвинений и его деятельность не подвергалась официальному расследованию. Профессор Дентон подал в отставку, чтобы поработать в Европе.

— Он был коммунистом или что-то вроде этого, — упрямо заявил Гаррисон.

— В университете и без того хватает всяких оголтелых крикунов, и нечего еще выписывать их из-за границы.

— В те времена, — мягко сказал Дорлэкер, — над страной висела тень маккартизма и немало уважаемых людей пострадало безвинно. К счастью, все это уже далеко позади и мы теперь можем судить о человеке просто по его способностям. Лично я буду счастлив доказать, что университет Уитби руководствуется лишь строго академическими соображениями.

— Если вы примете сюда этого человека, моя газета не станет молчать, — пригрозил Гаррисон.

— Я считаю ваше замечание недостойным, мистер Гаррисон, — спокойно сказал Дорлэкер, — и уверен, что, поразмыслив, вы откажетесь от этого намерения. А теперь, если никто не хочет ничего добавить, я полагаю, можно перейти к голосованию.

— Джордах, — нахмурился Гаррисон, — надеюсь, ты не имеешь никакого отношения к этому делу?

— Откровенно говоря, имею, — ответил Рудольф. — Когда я здесь учился, лекции профессора Дентона были самыми интересными. Кроме того, я считаю его последнюю книгу просто блестящей.

— Ну что же, голосуйте, голосуйте, — буркнул Гаррисон. — Не понимаю, чего ради я вообще хожу на эти заседания.

Гаррисон был единственным, кто проголосовал против, и Рудольф решил сразу же после заседания послать изгнаннику телеграмму в Женеву.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Дорлэкер.

Вошла его секретарша.

— Простите, что я вас отрываю, — сказала она, — но мистера Джордаха просят к телефону. Я сказала, что идет заседание, но…

Рудольф вскочил со стула и вышел к телефону в приемную.

— Руди, пожалуй, тебе лучше приехать домой. И быстро. У меня начались схватки. — Голос Джин звучал радостно и спокойно.

— Сейчас буду, — ответил он, положил трубку и повернулся к секретарше.

— Извинитесь за меня перед президентом Дорлэкером и членами совета: я должен отвезти жену в больницу. Кстати, будьте добры, позвоните туда, пусть они сообщат доктору Левину, что миссис Джордах приедет через полчаса.

Весь этот долгий день он просидел в больнице у постели Джин, держа ее за руку. Рудольф не мог даже представить себе, откуда у нее силы терпеть. Доктор Левин был спокоен. Это в порядке вещей при первых родах, сказал он. Доктор время от времени заглядывал в палату Джин с таким видом, словно наносил светский визит. Когда он предложил Рудольфу спуститься вниз в кафетерий и поужинать, Рудольф был шокирован. Неужели доктор думает, что он может оставить жену мучиться, а сам пойдет чревоугодничать?!

— Я отец, а не акушер, — с негодованием ответил он.

— Между прочим, отцы тоже едят. Они обязаны поддерживать свои силы, — рассмеялся Левин.

Сукин сын, бесчувственный материалист. Если когда-нибудь им взбредет в голову дикая мысль завести второго ребенка, они наймут настоящего врача, а не робота.

Ребенок родился почти в полночь. Девочка. Когда доктор Левин вышел из родильного отделения сообщить, что мать и ребенок чувствуют себя хорошо, Рудольфу захотелось объясниться ему в любви.